Утром во второе воскресенье октября за калиткой хибарки Ревала появился высокий, в синем городском пальто и серой шляпе молодой человек. Справившись со щеколдой, он шагнул во двор. Кусти из Лайакиви, слепой Каарли и Михкель из Ванаыуэ, собравшиеся у раненого бароном Матиса, толковали в это время, кого бы послать от безземельных крестьян волости вместо Матиса на общеуездный съезд народных представителей. Они решили, что самый подходящий для этого человек - корабельный мастер Михкель из Ванаыуэ. Он входил в волостной партийный кружок (Пеэтер все же успел создать его здесь) и, как мастер, пользовался уважением народа.
- Во вторник я назову твое имя на собрании, только ты уж не отказывайся, - сказал Кусти, услышав на улице шорох, повернул голову к маленькому окну.
- О-го! - не смог сдержать своего удивления Кусти. - Это что за щеголь? Экая дылда, да еще в очках!
- Доктор, может быть? - спросил Матис, приподнимаясь на локте.
- И не пахнет доктором. Никогда я в здешних краях и в глаза такого не видал, - сказал Кусти.
Послышался сток в наружную дверь.
Это был явно чужой человек, в здешних краях нет обычая стучать в дверь. Щелкнет запор, заскрипят дверные петли, тут уже известно, что кто-то идет, - зачем же еще стучать!
- Иди взгляни, - оказал Матис Кусти, так как Вийи не было дома (она отправилась на «бабскую ярмарку» - в каугатомаскую церковь почесать языком и заодно должна была зайти к Саару в волостное правление. - Кто его знает, что за человек, может, кто-нибудь из города, - и хозяин поправил на себе одеяло, чтобы край его не волочился при госте по полу.
Вскоре пришелец уже стоял на пороге комнаты Это был действительно дылда добрых шести футов роста, но какой-то жидковатый, даже хлипкий с виду. По-видимому, он никогда как следует не держал в руке ни топорища, ни весел. С ремеслом захожего портного не вязались картонка в одной руке и фотоаппарат с большими черными мехами и растопыренной треногой в другой. Фотограф? Ну, а что ему тут искать?
Переложив картонку под мышку, незнакомец протянул каждому поочередно руку, словно все они были его давнишними приятелями, и начал полускороговоркой, сдабривая время от времени свою речь одобрительным смешком:
- Так, так, ишь вы, целая конференция собралась. Совещание, что ли? Конечно, конечно, теперь уже большие дела на белом свете нельзя решать без того, чтобы крестьянство не сказало своего слова. Ведь это хутор Матиса Тиху - Ревала?
- Да, Тиху, но хутора тут никакого нет, как сами видите. - пробормотал Матис.
- Ну, ну, хозяину нечего бояться, я ведь пришел не перемерять землю или налоги взыскивать, - ворковал незнакомец в слишком уж назойливо-панибратском, приятельском тоне.
Но это как раз и заткнуло рот сааремаасцам. Поморянин обычно дружелюбен и откровенен с гостями - но не со всеми, ведь и гости бывают разные. Пригонит туман или шторм к берегу чужое судно, и если команде случится спастись, то для матроса - будь его кожа белой, черной или желтой - всегда отводится лучшая кровать хозяина в самом чистом углу. За потерпевшим крушение здесь ухаживают, как за собственным попавшим в беду отцом или сыном Или объявится кто-нибудь чужой, в чьем поведении и помыслах нет ничего подозрительного, какой-нибудь приблудный горшечник или коробейник с нехитрым товаром на спине - и хозяйка подаст ему на стол рыбу посвежее, и чистый от мякины хлеб, не ожидая за это особой платы или похвалы. Человек, на собственной шкуре испытавший опасности в море или побродивший по земле в поисках работы, понимает других таких же, как он, людей, с первого взгляда.
Но есть и совсем другого сорта гости. Пришлет, например, царь за тридевять земель тебе на шею людей, которые так и рыщут и сторожат тебя, запрещают тебе привезти на сушу мешок соли или точильный камень - непременно плати пошлину казне, будто ты не на свои же деньги купил их и не испытал, перевозя их на лодке через море, беды и штормы. Да, таких гостей, как господа из мызы или пограничники кордонов, настоящий поморянин терпеть не может, для таких любая ложь, любое притворство поморянина хороши, был бы только прок от этого притворства.