Берега и волны

— Это Витька — траловый мастер. Который песни поёт-сочиняет. Помнишь?

— Помню. Оброс твой тралец седым волосом. Как же вы так задержались? От стаи отбились? От поезда отстали. Мало ваших осталось теперь. Как я помочь вам?

— Всем не поможешь, Миша. Каждой птице своя весна. А ты — не весна. Ты — вождь только. А теперь ещё и в чужой компании. Фантастика! Может, не компания виновата? Может, мы уже в другой жизни живём? Из другой жизни — в третью — друг друга тянем? Ты, Миша, с нами живёшь ещё?

Миша ответил не сразу, подумал и сказал:

— Немного умирал, немного — с вами. Весна — не могу. Ветер — не могу. Сердцем бы — надо.

— Сердцем? С нами? А я, Миша, снами моими живу. Сон. Знаешь, что такое — мой сон? Думаю, что я сплю, а это — клетка на мне и на палубе. Думаю, что проснулся, а это мама моя меня гладит и спрашивает: ты ещё не набегался по морям? Ты ещё не соскучился? А слёз-то и нет. Давно их не видел. А не плачет никто, устали. Без слёз стали жить, без улыбки. И мама моя — не любитель поплакать, только гладит меня. Чубчик мой пальцами трогает. Седину ищет. Хочет меня рядом оставить, мальчиком в коротких штанишках. Седой волосок найдёт, а выдернуть не решается, боится больно сделать. Пригладит и радуется, будто защитила меня от всех бед. Ой, мамулечка-мама! Говорила ты мало, улыбнись мне ещё. Спой про яблоньку.

Тоненькая яблонька.
как дитятко маленько.
На руках у маменьки
листик нашей яблоньки…
Не шумите ветры вольно.
не ломайте ветви больно.
На траву слезой усталой
яблочко упало…
Наклонилась бабушка
За яблочком для сыночки.
Ой, не гнётся мама… мама,
Бабушкина спиночка.
Словно листик маленький
спал сынок под яблонькой.
Веточки качаются.
Сынок не возвращается…

— Слышишь, Миша, какие сны? Не понять их тебе? А мне с ними — не умереть. То ли сон? То ли космос? То ли яблоко летит, падает. Катится по траве в уголок маминого сада. Яблочко. Моё. И прямо — под сердце.

Миша долго молчит. Думает. Говорит медленно:

— У каждого свои сны, капитан. У меня — «Москва-Воркута» поезд. Слышишь, рельсы стучат? Вагоны-перегоны… Мосты и откосы.

Охранник-Шпринг думает о своём: «Эх, Миша — не знаешь, что течёт в тебе кровь белого гарпунёра, моего прародителя. Запуталась родословная твоя, куда поведёшь африканское племя? Ты — вождь, я — охранник, а кто — акула над нами? Кто кого съест?»

Саша-Хозяин, в шортах и с армейским ножом, смотрит на вождя, думает: «Ты, Махмуд, Рашид, Ибн, а по-русски Миша — мечтатель? Освободитель рыбаков от охраны и оков? С кем дальше жить будешь? Время своё потерял. Раньше кем жил? Не знаешь? Плохо. Цивилизация заканчивает отбор: кого кормить и поддерживать, а кого сцеживать… Думай!»

Вождь о себе не думает, потому что он — вождь. Миша смотрит на однокурсника Сашку и на его земляка, хромоногого и косоглазого, и ему хочется объяснить Сашке, что нельзя так обращаться с товарищем детства: «А ты, Сашка, совсем плохо с ним. Он детство твоё. Как брат тебе. Он твоя мама помнит. Ты его обнимать надо».

Миша смотрит на Сашку и говорит ему прямо в лицо:

— Я — время не терял. Я время моё — две тысячи лет, дедушки, бабушки, вождей, охотников, пастухов и предков, как много халата на себя надел и несу их по жизни, словно одежды. Ты смеёшься, что помню поезд. И поезд — время. Я его не пропустил. На капитана — смотри! Он же — наш! Нашего времени: «Москва-Владивостока», Саша!? Вместе столько каша ели? А ты сейчас — наш, Саша? Молодой себя — помнишь? Любишь? Не продаешь? Барахолка-комсомолка… Света — девочка, жена… Человек живёт не один, когда не один. Человек не умирает, когда был не один.

Саша-бригадир слышит эти слова, как во сне, и отвечает на них, как во сне:

— Пропили, проели? Был ваш, а стал лондонский. Памятью дорожишь? Покупай, не дрожи! Предложение в силе. Берёшь? Покупаешь обоих?

— Ты всерьез? Обоих? Покупать?