Берлинский синдром

— Ну, не знаю. — Он представляет, как татуировщик, незнакомый человек, натягивает ее кожу. — Меня всегда беспокоило, что рисунок может разонравиться мне. Только представь, однажды утром просыпаешься и понимаешь, что просто ненавидишь его, но он с тобой на всю оставшуюся жизнь.

— В татуировках что-то есть от клеймения скота, да? — говорит она. — Способ определения, что кому принадлежит.

— Наверное, здорово принадлежать кому-то.

Он ложится рядом с ней, притягивает ее к себе и утыкается носом в ее шею. Она не сопротивляется, словно тряпичная кукла.

— Разве не так? — спрашивает он.

Долгое время он хотел набить себе татуировку. С тем же самым постоянством, с которым татуировки притягивали его, он боялся, что назад дороги не будет. Вспомнилось, как однажды он сидел в парке, жевал бутерброд с яйцом и завороженно глядел на ноги пожилого мужчины, покрытые татуировками. В то время он учился в Лондоне, и его всегда удивляло, когда в обеденный перерыв офисные служащие раздевались в общественных скверах, поклоняясь скудному солнцу. Пиджак того мужчины валялся рядом на траве, ботинки были расшнурованы и аккуратно поставлены вместе, носки лежали сверху. Его ноги почти светились на солнце, синие чернила татуировок, казалось, въелись во все их неровности. Энди потребовалось некоторое время, чтобы догадаться, что за фигуры — по одной на каждой ноге мужчины — были изображены. Петух и свинья. Он был очарован неожиданным открытием разукрашенных ног этого человека в возрасте. Позже он узнал, что такие татуировки связаны с суевериями моряков. Свинья на одной ноге и петух — на другой гарантировали мореплавателю безопасность в путешествии: оба животных так боялись утонуть, что незамедлительно переправили бы моряка на берег, хотя бы для того, чтобы спастись самим.

Чем больше он узнавал о татуировках моряков, тем больше ему хотелось обзавестись одной из них. Якорем, обозначавшим путешествие через Атлантику, черепахой-ракушкой, которая указывала на пересечение экватора. Двумя ласточками на плечах, рассказывавшими о пересечении тропиков Рака и Козерога. Однажды он даже пришел в тату-салон, решив сделать татуировку ласточки. Доведенный до отчаяния тоской по дому в гулком гудении Лондона, он посчитал особенно уместной именно такую татуировку. Ласточки всегда возвращаются домой. А вот люди не всегда. В конце концов его познания о татуировках стали такими обширными, что он испытывал слишком сильное уважение к их значениям, чтобы выбрать и набить только одну из них. Он не боялся утонуть, его состояние больше напоминало искушение судьбы.

— Может, сделаем себе татуировки, — шепчет он ей на ухо.

Больше нет никакого искушения судьбы. Долгое время она не отвечает.

— Я знала одну пару, — наконец говорит она. — У каждого из них на запястье была татуировка звезды, а сзади волочился ее хвост. Когда они держались за руки, казалось, что звезды прыгают с одной руки на другую, круг за кругом, будто ими жонглируют.

Его ладонь, с силой рассекая воздух, скользит вверх по ее руке.

— У меня есть идея получше.

Он выходит в коридор и возвращается с сумкой, с которой ходит на работу.

Порывшись в ней, он достает ручку:

— А теперь не двигайся.

Она лежит на животе, а ом сидит на ней верхом и гладит рукой ее поясницу.

— Боже, только не там! — Смеясь, она пытается перевернуться, но его вес слишком велик. Он чувствует, как она мое пинается, но сидит неподвижно, прижимая ее к кровати — Я никогда не хотела делать татуировку там! Тогда уж лучше пусть два дельфина кружатся вокруг моего пупка.

— Нелепое положение татуировки? Хм-м… — Он протягивает руку назад и хватает ее за икру: — Как насчет этого места?

Она отбивается от него ногой:

— Нет!

— Я знаю.

Схватив Клэр за руку, он удерживает ее над головой. Ее рост сразу же кажется выше. Волосы у нее под мышками рыжевато-светлые — размытая версия волос на голове. Все еще сидя на ней верхом и держа ее руку запрокинутой за голову, он пишет чуть ниже ее руки, ближе к спине.

Ее кожа двигается под пером ручки, и ему приходится надавливать, чтобы чернила писали. Она не шевелится… Может, затаила дыхание? «Meine»[14], — пишет он. Надпись выглядит совсем как татуировка, если не считать чернильной кляксы на хвосте последней буквы «е». Чернила высыхают, и кажется, будто они въелись в кожу, а не нанесены на ее поверхность. Надо было сделать надпись красной ручкой, как клеймо на мясной туше. Meine Liebe[15].

— Ну, что там? — Ей не терпится увидеть надпись.

Он отпускает ее руну и снова валится на кровать. Широко раскинув ноги, он смотрит в потолок. Счастливый. Вот что такое счастье. Его лицо раскраснелось, ладони вспотели. Он произносит эти слова тихо, по-английски, надеясь, что она смотрит на него. Он чувствует, как сначала его передние зубы касаются нижней губы, а затем язык касается передних зубов. Затем его губы смыкаются, плотно сжимаясь, прежде чем распахнуться: «Я счастлив».

Она сидит на кровати, подняв руку вверх, и пытается разглядеть татуировку. Пытается рукой отвести с той стороны грудь, а другая грудь бесцельно болтается.