Берлинский синдром

Перспектива кажется слишком запутанной, чтобы быть вероятной. Как он избавится от тела? Трудность этой задачи вселяет в нее надежду. Потому что от тела невозможно избавиться до конца, и его всегда находят. А если найдут тело, то узнают, кто это сделал: в этом заключается истина современной науки. Но к тому времени спасать ее будет слишком поздно. Так почему же она больше не боится?

Она оставляет тарелку из-под хлопьев в раковине. Энди помоет посуду, он моет ее каждый вечер. И по этой причине кажется маловероятным, что он не вернется, а если вернется, то убьет ее. Он нормальный человек: моет посуду каждый день. Что же делать дальше? Следует принять душ, но тогда у нее возникнет ощущение, что она готовится куда-то пойти, поэтому душ отменяется.

Сидя на подоконнике, она размышляет, много ли людей пользуются биноклем на смотровой площадке телебашни. Видят ли они ее? Она машет рукой. Она могла бы написать сообщение SOS, историю отчаяния, написанную на простыне, и вывесить его в окне. Но она сомневается, что кто-то из туристов там наверху обратит внимание: она слишком далеко. Вот она же не стала так делать! Она была слишком занята своими изысканными остротами, расточая Энди обаяние и радуясь, что он не позволил ей уехать тем поездом.

Как же она позволила такому случиться? Заставила его влюбиться, так почему же не может заставить его изменить принятое решение? Она слышит нотки высокомерия в этом вопросе, но признает его точность. Она не заставляла его поддаваться ее чарам, но прилагала некоторые усилия, чтобы выглядеть соблазнительной. Это как игра, первое влечение, и она знает правила этой игры. Она питалась его восторгом и приняла сознательное решение завоевать его расположение. Было бы лицемерием возложить всю вину за сложившуюся ситуацию на Энди. Глядя на здание напротив, она еще раз прокручивает эту мысль в голове, заново продумывая каждую из ее частей. Да, ей хотелось, чтобы он хотел ее. И вот теперь она здесь и хочет, чтобы он этого не делал, хочет только одного — уйти.

Так почему же она до сих пор не вызвала у него презрения к себе? Она отбрасывает мысли, которые продумывала раньше, и оставляет только эту, хорошенько встряхивая ее. Это все равно, что пытаться сложить простыню. Во-первых, надо найти углы, затем надо раскрутить эту мысль. И если она окажется слишком скомканной, чтобы ее можно было убрать на полку, придется встряхнуть ее и начать все сначала. Почему она не заставила его отпустить ее? Она пошла по этому неверному пути. Надо было выть и жаловаться часами напролет, чтобы ему было как можно более неудобно держать ее взаперти. Но она до сих пор молчит. Будто не хочет его беспокоить. Может, она питает надежду, что так не может продолжаться слишком долго? Или не совсем верит в происходящее? Но она знает, что причина не в этом. Причина в том, что она не может снять с себя частичную ответственность за то, что оказалась здесь, и где-то в глубине души она чувствует, что в этом и заключается выход. Наконец-то ее тело соединяется с разумом. В животе все переворачивается; она сама себе противна.

Темнота оседает задолго до того, как она слышит звук ключа в замке, и ее начинает бить дрожь. Она подтягивает колени к груди и обхватывает лодыжки, тщетно пытаясь успокоить дрожащее тело. Все реакции ее тела настолько заметны, будто напоминают ей о его обновленном присутствии. И все же ей по-прежнему кажется, что тело принадлежит кому-то другому, что оно взято взаймы, чтобы она не скучала в течение статичных дней. Обхватив себя руками, она знает: именно сейчас все и произойдет. В любом случае это конец, и она подбадривает себя, готовясь к грядущему ужасу.

— Ты еще не спишь? — Энди просунул голову в дверь гостиной.

Она застывает в своей скованной позе, ожидая его уверенных шагов по комнате, а затем удара и боли, которая разлетится от точки удара и достигнет каждой ее клеточки. Но его шаги удаляются, дверь спальни закрывается, и она позволяет себе расслабиться. Ноги раздвигаются и опускаются на пол, руки бессильно свисают по бокам, и тело дрожит, как беззвучная арфа.

Когда Клэр наконец заговаривает, ее голос падает в тишину квартиры:

— И что же нам теперь делать?

Он не сразу находит ее в комнате. Так привык к ее молчанию, что не понимает, откуда доносится ее голос. Затем он видит ноги, свисающие с края дивана, и когда он не отвечает, она поднимает голову с подушек. Голос звучит совсем так, как он помнит его, но выглядит она по-другому. По сравнению с чем? Судя по тому, какой он представляет ее в воображении, он отвечает на свой собственный вопрос. По сравнению с настоящей Клэр.

— И что же нам теперь делать? — повторяет она вопрос Она находится лицом к нему, но смотрит мимо, обращаясь к какой-то его части, которая стоит позади него.

— Что ты имеешь в виду?