Берлинский синдром

Его откровенное восхищение ею действует на нервы. Но оно же и утешает: значит, она в безопасности и он не собирается причинять ей боль. Его ежедневное возвращение домой, похоже, приносит ему большое облегчение, и она выходит к нему навстречу, чтобы разделить это чувство. Больно наблюдать, с какой неохотой он уходит по утрам из дома. Его потерянный взгляд вызывает у нее чувство вины за то, что ему приходится проходить через такие страдания. Она дожидается, пока он чем-нибудь займется, проходит на цыпочках по коридору к входной двери и пробует открыть ее, напоминая себе, что именно она находится в опасности и все карты на руках у него. И всякий раз, когда она прикасается к двери, ее охватывает паника, и остается лишь утешать себя мыслью о том, как сильно Энди нуждается в ней и что он, конечно же, не причинит ей вреда.

Она зачарованно наблюдает за мерцанием пламени, радуясь его движению. Выставляет еще больше свечей, создавая по всей квартире пунктирные линии из огоньков, разгоняющих темноту зимнего дня. Свечи смотрятся эффектно, как лепестки роз, разбросанные по супружеской постели, — без сомнения, они прекрасны. Энди они понравятся; она надеется, что он скоро вернется. Она протягивает руки к потолку, наблюдая, как ее тень становится выше и руки развеваются, как кроны деревьев. В свете свечей ее пупок кажется синяком на животе. В оконном стекле она видит свои угольно-черные глаза снеговика.

Отец остается на кухне вытирать посуду, не обращая внимания на предложение Энди просто поставить тарелки и чашки на сушилку. Весь вечер идет снег, и, хотя им больше не о чем говорить, ему еще не хочется отправляться по обледенелым дорожкам на станцию и домой. Клэр снова разговаривает с ним, но все по-прежнему идет не так, как надо. Иногда он задает ей какой-нибудь вопрос, а она подолгу смотрит на него, не воспринимая его слова. Поздно ночью она пробирается на кровать и сворачивается калачиком, не прикасаясь к нему. Он не может уснуть без нее и поэтому дожидается, пока она покинет свое гнездышко из одеял на диване; иногда это происходит совсем на рассвете. Утром он позволяет себе обнять ее за талию, настолько выспавшись, будто сон ему никогда больше не понадобится. Он приходит в гости к отцу, убегая от собственной тревоги, пока вездесущее одиночество не толкает его обратно домой.

Под предлогом поисков какого-нибудь заветного сокровища из своего детства Энди проходит в свободную комнату, город башен из картонных коробок, которые ждут внимания, не подписанные и не распакованные.

Только открыв несколько коробок, он понимает, что в них вещи его матери. Он всегда думал, что в этой комнате полно его детских вещей и книг из отцовской библиотеки, которым не нашлось места на полках. Вид этих коробок приводит его в ярость. Если матери эти вещи были не нужны, так зачем же отец хранит их? И если она так хотела избавиться от мужа и сына, то почему просто не сложила их, не засунула в один из контейнеров для картона и не заклеила скотчем створки?

Он подцепляет скотч на другой коробке, тот поддается с едва слышным шуршанием. Внутри лежат книги в мягкой обложке, с пожелтевшими страницами, и пластинки, которые он достает, просматривая каждую из них. The Puhdys[19]. Karat [20]. City[21]. Silly[22]. Эти названия уносят его в детство. Эти группы, кажется, исчезли сразу, как только рухнула Берлинская стена, или где-то болтались, как завсегдатаи ночных клубов. И, несмотря на раздражение, он смеется, вспоминая, как даже мама однажды слушала эти пластинки. Перед его мысленным взором возникло видение, как она играет в кухне на воображаемой гитаре, а ее распущенные черные волосы развеваются вокруг лица. Он заберет пластинки домой и покажет их Клэр: она никогда не слышала ничего подобного.

Заглянув в другую коробку, он находит там фотоаппарат. Его неуклюжий корпус удивительно легкий; он нажимает на кнопку, и она издает удовлетворительный щелчок. Где-то в коробках валяется множество фотографий его родственников, целые альбомы полароидных снимков, приклеенных и подписанных. Отец обязательно доставал этот фотоаппарат на каждый день рождения и Рождество и запечатлевал улыбку Энди на протяжении многих лет. Единственный раз, когда в кадре оказался отец, был на случайном снимке, неловко сделанном на расстоянии вытянутой руки во время одного из их походов: рот отца застрял в верхней части кадра рядом с кучерявыми волосами Энди.