Берлинский синдром

В ответ она только вздыхает. Ее волосы выглядят жирными и прилизанными. Ему стыдно, что он не уделял ей больше внимания. Он чувствует себя обманутым. Почему она не сказала, что изменится, если он не будет достаточно заботиться о ней? Она стала похожа на безучастного домашнего питомца, которому все равно, когда приходит или уходит хозяин. Он ожидал совсем другого, хотя и находил утешение в тишине каждого дня. Ему и в голову не приходило, что надо бы принять какое-то решение о будущем.

С тех пор как он подарил ей ту книгу, она не произнесла ни слова. Больше двух недель. Тогда ночью он остался в квартире отца, малодушно пытаясь сбежать в детство и изо всех сил желая, чтобы его настоящее складывалось не так, как теперь. Зачем он запер дверь? Почему бы ему не отпереть ее сейчас? Он надеялся, что на следующий день, когда он вернется в свою квартиру, все будет по-другому, надеялся, что каким-то образом ей удастся сбежать. Он чувствовал бы себя несчастным, и все же ему было бы намного легче. Но все осталось по-прежнему. Она не разговаривала с ним и даже не шевелилась, когда он находился в комнате. Последние две недели представляли собой череду непрерывного молчания Клэр и его собственных умоляющих монологов, и то и другое с легким налетом скучной предсказуемости.

Но когда она заговаривает, она какая угодно, только не знакомая, и он, затаив дыхание и боясь сделать неверный шаг, ждет ее следующих слов.

— Ну, и что дальше? Теперь, когда мы здесь, что же будет дальше?

Дальше что-то непременно будет. Столкнувшись с этим откровением, он осознает, что и понятия не имеет. Он даже не думал о том, как все это произойдет.

— Ничего не будет. Разве этого недостаточно?

Ее голос тянет его через всю комнату к дивану, где он садится перед ней на корточки. Запах давно немытого тела окутывает их обоих, и он осмеливается коснуться ее. Кладет руку на ее колено, в ответ оно тихонько дергается. Неужели она пытается вырваться? Нога холодная. Под его рукой она подергивается. Клэр дрожит, все ее тело какое-то бесформенное. По лицу текут слезы, Стекают в рот; эта дорожка хорошо знакома им.

— Клэр, не плачь.

У него на глаза наворачиваются слезы, ему больно оттого, что он расстроил ее. В горле что-то поднимается. Комок? Неужели он не пройдет? Энди чувствует боль и судорожно сглатывает. Почему все не может быть просто нормальным?

— Не плачь, милая. Тебе не о чем плакать. Я рядом. И позабочусь о тебе. Тебе нечего бояться здесь…

Он перемещает руку с колена на ее плечо, которое кажется невероятно большим. Держит руку немного на весу, не желая давить на нее. Теперь он понимает смысл расхожей фразы: бремя — это ужасная ноша.

Она смотрит на него. Что она видит? Он сжимает ее плечо. Ее глаза широко распахнуты и становятся все больше и больше, будто хотят втянуть его целиком в свой взгляд. Он нужен ей, и ее отчаяние тянет его вперед. Он обнимает ее, рассеивая затхлый запах от ее тела. Она такая крошечная, и ее так легко сломать.

— Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Под немытым телом она остается все той же девушкой из книжного магазина. У него першит в горле, когда она прижимается к нему всем телом. Пластинка доиграла до конца; он слышит, как она бесцельно вращается, затем лапка проигрывателя улетает прочь. Она больше не дрожит… или он просто слишком крепко, держит ее? Он ослабляет объятия и чувствует боль в коленях. Его шея вытянута вперед слишком далеко, чтобы ему было удобно, но ее руки крепко обнимают его.

— Ну же, Клэр, давай-ка приведем тебя в порядок. Поверь, тебе сразу станет лучше.

Он высвобождается из ее рук и за здоровую руку поднимает ее на ноги. Когда они проходят мимо, колонки проигрывателя шипят на них статическими помехами. В ванной он пытается отпустить ее руку, но она крепко держит его. Свободной рукой он разматывает повязку, и она падает на пол, открывая, что синяк исчез. Он отпускает руку Клэр, чтобы помочь ей раздеться, но она хватает его за руку, стараясь удержать равновесие, когда снимает джинсы. Он обходит ее и включает душ. Только оказавшись под водой, она полностью отпускает его.

Она упирается обеими руками в кафельную стену, а он трет намыленной мочалкой ее тело. Ее ноги выглядят короче, чем он помнил. Торс стал длиннее. Он забыл, какое у нее тело, и все же оно кажется таким знакомым. У кожи появился желтоватый оттенок. Она выглядит восковой, цвета картошки, но чуть более блеклой. Он всюду моет ее. Наносит шампунь себе на ладони и втирает его ей в волосы. Все еще полностью одетый, он чувствует, как намокшие рукава прилипают к рукам. По его боку бежит струйка прохладной воды. Клок пены соскальзывает с ее волос, устремляется вниз по телу и кружится вокруг ног. Она подносит руки к лицу, смывает мыло и расчесывает пальцами волосы.

— Подержи меня, — говорит она.

И он входит под душ, его черные носки неуместны рядом с ее пальцами с перламутровыми ногтями, его голова покоится на ее плече.