Берлинский синдром

— Понятно. Тогда возьмите комплект. Если размер не подойдет, она может вернуть его.

— Да, вернуть его могу и я.

Ее улыбка становится насмешливой.

Он поправляется:

— Конечно же она может вернуть его, все верно.

Некоторые комплекты телесного цвета; висящие ряд за рядом бюстгальтеры выглядят совсем как груди с затушеванными сосками для соблюдения приличий. Есть кремовые груди, черные груди, в клетку, в горошек и полоску. Он выбирает розово-оранжевый комплект — точь-в-точь как праздничный фламинго. Пусть снова станет красивой, ему хочется, чтобы она считала себя красивой.

Находясь под душем, она не любит мочить лицо. Поэтому наклоняет голову то влево, то вправо. Левое плечо вперед, левое плечо назад. Подставь левое плечо под воду и хорошенько встряхни его. Она поворачивается спиной к кранам и позволяет воде падать на голову. Крепко зажмурившись, она снова поворачивается и, сложив ладошки чашечкой, подставляет их под воду. Сделав глубокий вдох, она плещет водой в лицо. Она намыливает его, трет, а затем споласкивает, неистово отфыркиваясь через нос, чтобы не попала мыльная вода. С тех пор как она снова заговорила с Энди, она принимает душ три раза в день, а иногда и чаще. Это единственное место в квартире, где она не чувствует себя загнанной в ловушку и где она существует так, как ей хочется.

Она быстро вытирается, стоя на коврике в ванной. Зеркало запотело, но ей все равно: вряд ли она узнает себя. Она надевает трусики и берет бюстгальтер. Эластичные бретели износились и растянулись и теперь скручиваются волнами, словно завивка старой дамы. От крошечных шариков катышков на синтетической ткани бюстгальтер выглядит неприятно тускло-серым, и она отбрасывает его в сторону. Она надевает одну из рубашек Энди. Все остальное кажется излишним: ей придется снять эту одежду, когда день закончится или когда она снова придет принимать душ. Зеркало немного просохло, и ее отражение ловит ее пристальный взгляд. Она выглядит грустной. Но так ли это? Ее отражение улыбается. Она улыбается в ответ. Обычный обмен улыбками.

Если смотреть из гостиной, то небо такое же молчаливое, как всегда. Она устраивается на табурете, принесенном из кухни, и рывком поднимает вытянутую ногу, сначала одну, затем другую, икроножные мышцы напрягаются, жалуясь, что ими так редко пользуются. Она ставит пластинку, наслаждаясь усиленным во много раз потрескиванием пыли. Слушает конец одной песни, начало следующей и на особенно эффектном риффе наносит удары по воздуху. Она громко смеется, осознавая, что превратилась в человека, который выражают свои эмоции, даже когда в комнате никого нет. Будто здесь находятся кинокамеры, папарацци, которые могли бы запечатлеть ее счастье.

Забравшись на свое излюбленное место на подоконнике, она устраивается там как можно компактнее, стараясь, чтобы никакая ее часть не свисала. Не очень удобно, но ее устраивает. Удивительно, как много пространства требуют для себя люди. Высокие потолки и достаточный простор, где упасть яблоку. Интересно, как долго удастся усидеть в таком положении? Она изгибается, чтобы посмотреть на часы. Половина пятого. Ей надо что-нибудь делать к возвращению Энди?

Она смотрит в окно. Во дворе внизу ничего не изменилось, и это еще одна причина, помимо всех прочих, чтобы усомниться в существовании времени. Ее наручные часы, авторитет в этом вопросе, поддерживают именно такую точку зрения; их стрелки не двинутся, но она продолжает носить их. Всякий раз, поглядев на часы на запястье, она вспоминает другие места, где бывала, а время ей нужно было знать, только когда оно действительно имело значение. Она обхватывает колени руками, поджимает пальцы ног и изо всех сил старается занять как можно меньше места. Она не маленькая и не большая. Не высокая и не низкая, не толстая и не худая. Она живет по закону средних чисел. Воображает, что в реальном мире, где живут все остальные, она занимала бы очень небольшое пространство. Она не переходит с места на место и не требует внимания к себе. Она находится в мыслях очень немногих людей. Это утешает. Знаменитостям требуется обширное пространство. Они существуют для многих людей, и это занятие наверняка не из легких. Но она существует только для одного человека, и, хотя это может утомлять само по себе, она рада, что она маленькая, и внутри помещения, и сидит, подтянув колени, на этом конкретном подоконнике. Что она не занимает ничьих мыслей, не несет бремя чьих-либо ожиданий Пока она не сдвинется с этого места, ничего не изменится.

— Эй, Клэр! Смотри, что я принес! — Он кричит ей из прихожей, и дверь за ним захлопывается.

Она ждет знакомого щелчка, когда он повернет ключ и замок закроется окончательно. Обернувшись, она видит спешащего к ней Энди.

— Смотри-ка. — Он протягивает бутылку вина.

Она берет бутылку в руки, не понимая, почему он так взволнован. Красное вино Шираз. И тут до нее доходит. Австралийский Шираз.

— Где ты его достал?