Берлинский синдром

Она пожимает плечами, поворачивается на пятках и снова делает выпад. Он купил ей книгу по йоге, и сейчас она лежит открытая на подоконнике перед Клэр.

Вчера вечером они с отцом встретились, чтобы пропустить стаканчик, и он чуть было не упомянул Клэр. Он лихорадочно пытался сообразить, как рассказать о ней, когда отец вытащил из кармана листок бумаги и положил его на стол. Среди кубиков и пунктирных линий знакомыми каракулями отца синими чернилами были нацарапаны имя матери и номер телефона.

— Она хочет видеть тебя, Андреас. Спрашивала, как ты поживаешь, но я не стал рассказывать. Сказал, что ты позвонишь.

— Зря сказал.

Мысли о Клэр улетучились. Он поставил стакан с пивом на записку, бумага намокла от запотевшего стекла, и чернильная надпись растеклась, словно закровоточила.

Отец неодобрительно фыркнул и взял газету.

— Она приедет сюда летом. Ты не можешь избегать ее вечно.

— Почему нет?

Допив свой стакан, отец встал.

— Потому что ничто не длится вечно. Зачем усложнять ситуацию еще больше, если она и без того уже сложная? — Он протянул Энди листок бумаги и, когда тот отказался взять его, положил на стойку бара. — Энди, у нее были свои причины. И она более чуткая, чем многие другие. Вот и не справилась с ситуацией.

— Зато все остальные справились. — Он не понимал, почему отец так легко капитулировал.

— Видишь ли, некоторые люди — некоторые из нас — приняли ситуацию такой, какая она сложилась, но это не значит, что так было правильно. А у твоей мамы принципы. Она не могла принять такой простой вариант.

— Она ушла! — выпалил Энди. — И ей больше не пришлось иметь дело с этой ситуацией. Скажи еще, что это не простой вариант!

Отец покачал головой:

— Ты и понятия не имеешь, как все было. Позвони ей. Будешь потом сожалеть, если не позвонишь.

Энди открыл рот, но не произнес ни слова. Он смотрел, как, собираясь уйти из бара, отец надевает пальто. О сожалении он знал все.

— Если бы все сложилось иначе, ты могла бы познакомиться с ним, — говорит он Клэр. — Просто сейчас это не совсем удобно.

Она не отвечает, и он гадает, не считает ли она вполголоса, заставляя его ждать. В такие моменты он обижается на ее непосредственность, будто в комнате все должно замереть в ожидании ее слова или движения.

— Клэр, ты думаешь обо мне, когда меня нет дома?

— Иногда.

Ответ проскакивает у нее между ног, и он с благодарностью ловит его:

— Только иногда?

Она выпрямляется, поднимает руки:

— Только иногда.

— И что ты думаешь обо мне?

На этот раз она отвечает сразу:

— Ничего необычного.

— И все-таки интересно, что ты думаешь обо мне.

— Каким ты был в детстве. Когда я увижу тебя в следующий раз. Как мы встретились

Он кивает, довольный ее ответом. Иногда ему кажется, что она его воображаемый друг. Ворвалась в его жизнь из другого мира. У них нет общих знакомых, и они ничего не знали о мирах друг друга до того, как произошла эта встреча. Они знают друг о друге только по историям, которые рассказывают. А вдруг она лгала ему, выдумывая все эти истории? Он не лгал ей никогда. Но у него нет никого, кто мог бы подтвердить ее личность: она может оказаться кем угодно.

— Я все время думаю о тебе, — говорит он.

Она не отвечает и усаживается на пол. В нижней части ее спины он видит слабый след от синяка, слегка напоминающий загар, который появился от качания пресса на деревянном полу. Будто она становится перезрелым плодом, слишком сладким, и вот-вот превратится во что-то другое. Его возбуждает мысль, что он единственный человек, который видит, как меняется ее тело.

— Я знаю. — Она кивает, когда произносит эти слова.

Он действительно думает о ней все время. Беспокоится, что, когда вернется, не застанет ее дома, и каждый раз, выяснив, что она дома, вспоминает, какую огромную и непоправимую ошибку он совершил. Каждое утро к тому времени, когда он доходит до низа лестницы, его охватывает тревога, правильно ли он запомнил ее.

— А как насчет твоей мамы? — Дрожа от напряжения, она балансирует на одной ноге, другая нога вытянута вперед. — Если бы все сложилось иначе, я бы познакомилась с ней?

— Она бы тебе не понравилась, — говорит он, не в силах даже представить, при каких обстоятельствах могла бы пройти эта встреча.

— Почему?

Он пытается объяснить, как есть:

— Не такая уж она замечательная.

— Что ты имеешь в виду? — Клэр перестает выполнять растяжки.

— Ну, например, когда мне было пять лет, она оставила меня в детском саду… я любил ходить туда. Для меня, единственного ребенка в семье, садик был волнующим миром друзей и игр. Но однажды мать задерживалась, и мне пришлось ждать с воспитательницей, которая злилась, что не может уйти домой вовремя. Мне очень хотелось в туалет, и, в общем, я не выдержал и обмочился. Воспитательница ничего не сказала, просто смотрела на меня.

Клэр сидит на полу, скрестив ноги по-турецки, и слушает.

— А что сказала твоя мама?