Берлинский синдром

— Где ты его нашел? — Она вертит банку в руках. Красножелтые буквы на этикетке так хорошо знакомы ей. Она помнит этот мед с детских завтраков: его вкус нельзя спутать ни с каким другим. — Его же делают только в Тасмании.

Он пожимает плечами:

— Нашел место, где можно заказать его. Разрешишь мне тоже попробовать?

У нее возникает ощущение, будто ее настигло детство, и она не знает, к чему может привести это пересечение временных линий. Энди возвращается из кухни с чайной ложкой и, поддев крышку, открывает ее. Расплывается знакомый запах; она берет у него ложку и погружает ее в мед По консистенции он что-то среднее между кремом и маслом. Его надо намазывать, а не капать, и, когда она слизывает мед с ложки, она переносится далеко и на много лет назад.

— Восхитительно, — говорит он, облизывая губы. — Никогда не пробовал ничего подобного.

— Он такой необычный, он… — Она подыскивает нужное слово, но он обрывает ее, прижимаясь губами к ее губам.

Она должна отстраниться, она понимает, что должна. Ей кажется, что вернулся тот Энди, которого она встретила в первый раз, и что дверь не заперта. Как в ту самую первую ночь, когда все пошло так ужасно неправильно.

— Я не могу.

Она отталкивает его, желая лишь снова притянуть к себе. Вместо этого она направляет свои слова на чайную ложку, которую держит в руке.

— Не можешь что? Что ты имеешь в виду?

— Не могу все… Это неправильно, я не должна находиться здесь.

— А где же ты должна находиться? — Он ставит банку на стол и с умоляющим взглядом берет Клэр за обе руки. — Клэр, это же я. И всегда был я.

И потому, что она хочет верить ему, она целует его в ответ. Потому, что, если она даст ему все, чего он хочет, он, возможно, освободит ее. Или потому, что поцелуй поможет ей перестать чувствовать себя так ужасно, будто она вот-вот расплачется. Через несколько минут они уже сидят на диване, и его руки ласкают ее под одеждой. И она уговаривает себя остановиться, потому что поступает неправильно. Она не может заниматься сексом с мужчиной, который держит ее в заточении. Но не останавливается; просто она так благодарна, что с ней, наконец, происходит хоть что-то, делающее этот день отличным от всех остальных. И пока он скармливает своим голодным рукам все ее тело, Клэр чувствует себя так же, как и раньше, и именно там, где ей хочется находиться.

Он сидит на корточках, для равновесия опираясь одной рукой о пол. Клэр достала все полароидные снимки, которые он выбросил, и приколола на стену. Они следуют вдоль плинтуса друг за другом, с понедельника по пятницу. Он с удивлением понимает, что помнит, как делал каждый из этих снимков. Вот она пьет из желтой кружки, это было в четверг. В тот день он проводил уроки в старших классах; он помнит, как смотрел на ее фотографию, пока ученики составляли диалоги по ролям. А тут она получилась в профиль: как раз в тот момент, когда он делал снимок, из кофейника на плите пошел пар, и она обернулась, проверяя, что он не залил огонь. Он с радостью предвкушает новые фотографии, которые последуют за теми, что уже здесь.

Он встает и идет к сейфу, чтобы забрать телефон и ключ. На работу идти не хочется; теперь он никогда не хочет уходить, с тех пор как она вернулась к нему. Ее тело каждый день являет что-то новое, и он не может насытиться им. Он все еще удивляется каждый раз, когда она подпускает его к себе, каждый раз, когда впускает в себя. Он берет с полки фотоаппарат «Полароид». Она еще спит, но ему нужна свежая фотография.

Обычно он будит ее, и она, сонная, с затуманенным взглядом, смотрит в объектив, но сегодня утром, включив лампу, он ложится рядом с Клэр на кровать и, поймав в объектив оба их лица, делает снимок. Она не просыпается. Он стоит у кровати, размахивая квадратным листком, дожидаясь, пока фотография проявляется. Снимок получился темный, и один глаз Клэр затерялся в подушке, но все равно это безошибочно ее снимок. Он убирает фотографию в карман и стягивает простыню в ноги. Она спит на боку, одно колено подтянуто к груди, другая нога отставлена, будто она находится в прыжке. По бедру тянутся красные линии, и он, наклонившись, старается рассмотреть их получше. Когда они снова начали спать вместе, никаких линий не было. Он в этом уверен: он изучил каждый миллиметр ее тела, все, что пропустил. Линии появились совсем недавно, прямые порезы на обеих ногах, скользящие по поверхности ее кожи, но достаточно глубокие, чтобы выступила кровь.