Берлинский синдром

Я сделала много интересных фотографий, которые, на мой взгляд, вы одобрите. Бетонные блочные дома в Варшаве и на окраинах Риги были прекрасными образцами модернизма, лишенного иллюзий, но телевизионные башни, эти бесспорно фаллические салюты возможностям коммуникации, просто взбудоражили мое воображение. В то время как Берлинскую телебашню узнают многие, самой красивой, безусловно, является телебашня Ештед в Чехии. Она «выстреливает» прямо из вершины горы, будто может стартовать в любой момент. В бетонное ядро здания вставлены даже стеклянные «метеориты», будто вся эта конструкция только что врезалась в Землю.

В любом случае, прошу извинить меня за задержку. Мне действительно очень жаль, уложиться в оговоренный срок не получается. Я бы хотела перенести сроки, но не уверена, что и они не нарушатся.

С наилучшими пожеланиями,

Клэр

Своей матери она сочиняет письма с извинениями.

Привет, мам,

как дела? У меня все хорошо. Ну, или почти хорошо. Полагаю, что у меня все хорошо (потому что не хочу, чтобы ты волновалась), но я вроде как вляпалась в одну ситуацию и надеюсь, что ты сможешь помочь мне. Понимаешь, я встретила мальчика, ну, в общем, мужчину, и все случилось (уверена, ты можешь представить что именно), и теперь я, похоже, застряла у него в квартире: он не хочет отпускать меня.

Да, я просила его пойти на компромисс: мы много говорили об этом и пытались выработать его, но, похоже, у нас разногласия в фундаментальных вопросах. Знаю, ты считаешь меня слишком придирчивой, но, поверь мне на слово, это не тот случай. Зря я вообще согласилась пойти к нему домой, обещаю, больше не буду делать таких глупостей, но, если бы ты послала кого-нибудь за мной, я была бы очень признательна.

Надеюсь, скоро получу от тебя весточку,

Целую. Клэр.

Клэр представляет себе, что Энди пишет в своих электронных письмах, выдавая себя за нее, и пытается придумать, как можно украсть их, сказать ему, что включить в них, и использовать эти письма, чтобы предупредить кого-нибудь о своей ситуации. Но всякий раз, когда она пытается прояснить, в чем именно заключается ее ситуация, мысли путаются, теряясь среди грез наяву.

Она проводит похожие друг на друга дни, жалея, что не понимает, где ошиблась, но в полной уверенности, что сделала бы так же снова: она не может представить себе жизнь без него, жизнь, где ее любимое лакомство — не клубника. И поэтому она упрекает себя за эти грезы наяву — неотправленные письма и обыгрывание момента ее освобождения, — потому что все это бессмысленно. Он связал все концы так крепко, что до тех пор, пока он не передумает, есть только такая жизнь, и никакой больше.

Но грезы приносят и облегчение. Она позволяет мыслям двигаться в этом направлении, слишком измученная, чтобы вернуть их к здравому смыслу. В том, что он прячет ее, заключается некоторое освобождение, и она не принимает участия в этом мире. Ее разум может свободно витать, не обремененный попытками вставить следующую фотографию в рамку или отыскать наименее банальный снимок.