Берлинский синдром

Он встает, и она снова засыпает. Он принимает душ, а она лежит с закрытыми глазами, наслаждаясь нагретыми простынями, зная, что сегодня у нее нет никаких дел и нет причин вставать. По мере того как пробуждается ее тело, она вытаскивает себя из-под простыней. Иногда по утрам присоединяется к нему в душе, иногда — нет. Он делает ее фотографию и уходит. А потом начинается ожидание. Она переходит из комнаты в комнату, пытаясь поспеть движение солнца, наступая на солнечные «лужицы» и надеясь увидеть, как что-то меняется. Она берет вчерашнюю фотографию и прикрепляет ее к стене. Вырезает буквы из газеты и складывает из них английские слова. Достает аккордеон, растягивает и сжимает мехи, заставляя его издавать скорее шум, чем мелодию, скорбные вопли, вполне соответствующие ее настроению. Она играет для комнатного растения и телевизионной башни. И никогда не играет для Энди.

Вот уже несколько недель у книжного стеллажа в полиэтиленовом пакете стоит еще один его подарок — пазл, к которому она так и не притронулась. Она не относит себя к любителям пазлов. Когда в конце концов она решает, что, возможно, все-таки относится к таким людям, она закрывает глаза и достает коробку из пакета. Так же, с закрытыми глазами, она открывает коробку и кладет крышку на пол рядом со столом, картинкой вниз. Она не хочет знать, какую картинку предстоит сложить. Она так изголодалась по разгадыванию какого-либо замысла, что ей требуется дополнительный стимул для доведения занятия до завершения.

Она опрокидывает коробку с фрагментами пазла на стол. Сделанные из картона, они очень легкие. Как развлечение они давно вышли из моды, потому что мало чего дают. Похоже, пазлы не являются чем-то существенным в мире, где каждый хочет получить что-нибудь материально ценное. Делая покупки, люди хотят приобрести нечто весомое, будто легкость — это недостаток. Но в отношении людей недостатком как раз является вес. Ей нравится раскладывать по полочкам противоречивую природу людей. Это занятие успокаивает. Она поднимает руку, и та остается поднятой. Она роняет ее обратно на стол. Кажется, собственные руки ничего не весят, как и голова. Она ставит локоть на стол и опускает голову на ладонь, стараясь перенести тяжесть с шеи на ладонь. Но ничего не получается: голова никак не хочет наливаться тяжестью.

Отодвинув стул от стола, она смотрит на ноги. Приподнимает одну ногу и дает ей свободно упасть, потом поднимает другую. И та и другая нога ударяется об пол с удовлетворительным стуком, и все же не чувствуется, что у них есть хоть какой-то вес. Она утыкает пальцем в бедро, а когда отнимает палец, кожа будто нехотя приобретает свой прежний вид. Она не пружинит, и возникает впечатление, что под ней ничего нет. Она пустая. Клэр идет в кухню и достает из ящика нож. Он кажется тяжелым, будто это может оказаться важным, и она вспоминает слова Чехова. Хотелось бы, конечно, чтобы на стене висело ружье, но его нет, а есть только этот тяжелый нож, и она постоянно возвращается к нему.

Она откидывается на спинку стула. Кусочки пазла свалены в кучу на краю стола, и возникает желание избавиться от них. Ножом она сгребает кусочки к себе, и они падают с края стола, как лемминги. Некоторые безжизненно падают в канавку, образованную ее сжатыми ногами, другие дождем сыплются на пол. Они невесомы, и она едва ли может утверждать, что они упали на нее. Она раздвигает ноги, позволяя кусочкам пазла упасть еще ниже. Она вдавливает нож в кожу около колена и ожидает услышать звук, с которым воздух будет выходить из нее, раздувая ее челку, когда пронесется мимо. Она воображает, что Энди приходит домой и находит на стуле только ее кожу, похожую на сдутый воздушный шарик.

Но воздух не выходит, только выступает яркая капля крови, которая становится все больше и больше, по мере того как она проталкивает нож вниз. Капля выглядит так, словно будет вечно сохранять свою сферическую форму, но затем она все же лопается, и вниз по бедру устремляется струйка крови. Клэр вытаскивает нож, и кровавая струйка усиливается. Она старается наносить прямые порезы: не хочет, чтобы новый порез пересекся с каким-нибудь из старых, уже привычных. Такое ощущение, что она наносит порезы на бумагу; боль пронзает тело и превращается в покалывание в кончиках пальцев. Нет, она лжет, это вообще ни на что не похоже. Кровь капает на кусочки пазла. Температура крови такая же, как и кожи. Возможно, она сама уже не тяжелая, но, по крайней мере, знает, что ей тепло.