Берлинский синдром

Интересно, что произойдет, если… Но она останавливает себя. Энди, когда объясняет, не использует в формулировках «возможно» и «если», и ей хочется быть такой же определенной. Может, эта прямота и относится к области языка, но и в этом случае она бодрит, в сравнении с чересчур подробными и бессмысленными речами многих людей, которых она знает, включая себя. ( «Знала», — поправляет она себя. Людей, которых она знала.) Незаконченные предложения, неправильное употребление предлогов, существительные, лениво замаскированные под глаголы. Она жаждет полных предложений и развития повествования в заданном направлении.

Ее дни и ночи кажутся более реальными, чем когда-либо прежде. Здесь, в квартире Энди, она прямо сейчас проживает дистилляцию своей прежней жизни. Впервые живет в настоящем, потому что больше нет другого места, где она могла бы находиться. Ее прошлое и будущее для нее недосягаемы, она свободна от обязательств перед ними.

Клэр ждет, пока кровь свернется, с удивлением рассматривая, как она справляется с выходом в новый мир, а затем кладет нож на стол, подбирает с пола кусочки пазла и принимается выкладывать картинку.

Отныне, когда бы она ни доставала этот пазл, она достает и нож, он лежит на столе, пока она перемешивает кусочки. Они цепляются друг за друга, и она разъединяет их Она отбирает фрагменты, образующие край картинки, ищет четыре угла. В пазле присутствует вся палитра индиго и голубого, яркие оранжевые и желтые блики отражаются от поверхности кусочков. Со временем она обнаруживает, что на картинке изображен горизонт Сиднея, вид, который ей хорошо знаком, как полагал Энди, покупая этот пазл. Она догадалась по кусочкам, на которых изображены фрагменты парусов Оперного театра. Для таких моментов узнавания ей следует завести дневник. Для момента, когда какое-то место ощущается как дом, когда песня становится привычной, а любовник — знакомым, для моментов, которые больше не повторятся.

В месте, где кровь соприкасается с воздухом, порезы на поминают ей о том, каким образом ее тело все еще принадлежит ей самой. Энди, может, и главный, но он не видел, как тело наносит порезы. Она расхаживает по квартире полуодетая, с голыми ногами, и следит за каждым новым порезом, чтобы убедиться, что они заживают нормально. Перед его возвращением она натягивает джинсы, и он ничего не говорит ей, если ночью, в постели, чувствует под рукой эти линии порезов.

В тишине квартиры, пока она собирает пазл, ей достаточно глухих щелчков, с которыми картонные кусочки встают на место. Их края обтрепались. Перед приходом Энди она разбивает пазл и убирает его обратно в коробку. Она не хочет оставлять его на виду, чтобы он следил, как далеко она продвинулась, или вечером лениво перемешивал свободные кусочки. Но и собирать пазл до конца она тоже не хочет. Тогда чего же она хочет?

— Когда ты родился, мне было столько же лет, как тебе сейчас, — говорит ему отец.

Энди стоит на кухонном столе и снимает абажур, а отец на четвереньках ищет один из упавших винтиков. Последний винт никак не хочет откручиваться. Сколько бы Энди ни стучал по нему, стараясь высвободить абажур, винт держится крепко. Руки горят от усталости, и он не отвечает отцу.

— Вообще-то мы не задумывались о детях. Твоя мать намного моложе меня… и времени в запасе хватало. Так что на самом деле ты оказался сюрпризом.

Его ладони широкими полосами скользят по линолеуму, будто он кормит цыплят. Энди удовлетворенно хмыкает и смотрит, как отец дюйм за дюймом прощупывает пол кухни, словно слепой, который ищет смысл своего рассказа. Снова обратив взгляд к потолку, Энди резко толкает абажур пяткой ладони. Третий винт со звоном падает на пол, и отец бросается поднимать его.

— Ну и как сюрприз, понравился, надеюсь?

Он опускает руки, и кровь снова приливает к пальцам. Ждет, пока отец поднимется на ноги, и только тогда протягивает ему абажур.

— Конечно. — Отец держит абажур обеими руками, как подношение. — Знаешь, я всегда хотел ребенка, с самого детства. Наверное, потому что у меня не было ни братьев, ни сестер. У тебя такое же чувство, Андреас?

— Нет.

Он протягивает руку, чтобы вывернуть лампочку. Ему всегда хотелось, чтобы у него была сестра, миниатюрная копия его матери. Когда другие мальчишки бежали после школы домой, оставляя своих сестер в праздных стайках позади, он представлял, как они с сестрой шли бы рядышком и разговаривали обо всем. Она стала бы его тенью, и у них была бы полноценная семья.

— Полагаю, когда ты встретишь подходящую женщину, у тебя появится желание завести детей. Ты с кем-нибудь встречаешься?

Энди и его отец заменяют старые лампочки. Должен ли он рассказать ему о Клэр? Отцу она понравилась бы — он бы сразу понял, что она не такая, как все. Расспрашивал бы ее о путешествиях и о местах, откуда она родом, и внимательно слушал бы ее, готовый задавать новые вопросы. Энди представляет, как они увлекаются беседой, и их еда остается нетронутой, только его столовые приборы одиноко выстукивают на тарелке джигу.

— Нет, я ни с кем не встречаюсь.