Берлинский синдром

— Я не думала об этом.

Она роняет ложку в тарелку, и та с нежным чмокающим звуком ударяется о печеное яблоко.

— Да наверняка думала. Все так делают. — Ему нужны не ее рассуждения, а просто ответ. — У тебя в руке эта противозачаточная штука. И после этого ты утверждаешь, что не думала о детях.

— Ну, допустим, думала. — Она съедает еще ложку яблочной мякоти. — Нет, Энди. Я не хочу ребенка.

Он наблюдает, как она проводит пальцем по противозачаточному импланту, вживленному в ее бицепс. Имплант смущает его, когда он чувствует эту инородную штуку у нее под кожей, но ей, похоже, он не доставляет неудобства.

— Зато я хочу. — Даже произнося эти слова, он не знает, правду ли он говорит.

Она берет тарелку и подходит к стене со своими фотографиями:

— Энди, по-моему, это не очень хорошая идея. Сейчас не подходящее время. — Она разговаривает с полароидными снимками; ему видно, как она покачивает головой, словно советуясь с каждым из них.

— А по-моему, идеальный вариант. Мы стали бы настоящей семьей.

Наконец он понял. Прогулки по парку, сбор осенних листьев, чтение книжек с картинками по вечерам. Он пытается не обращать внимания на присутствие своей матери, когда она поднимает листья или протягивает руку, чтобы перевернуть страницу книги.

— Энди, и как ты себе это представляешь? — Она прислоняется спиной к стене, и кажется, что лица на всех фотографиях повторяют ее слова. — Ты бы позволял ребенку выходить из квартиры? Или ему тоже пришлось бы постоянно находиться взаперти?

Почему она всегда возвращается к одному и тому же? Это ж такие мелочи, и можно найти компромиссное решение. И именно тогда, когда он все придумал и ему удалось сделать так, как он хотел.

— Клэр, дело не в этом. — Он идет через комнату к ней, забирает тарелку и ставит ее на пол. Затем, взяв Клэр за руки, тянет ее подальше от стены, на которой теснятся фотографии. — Мы вместе создадим нечто совершенное, нечто новое…

Он легонько целует ее в губы, воображая, что кожа ребенка будет еще нежнее. Нащупывает пальцами имплант. Удалить его не составит труда. Потребуется только небольшой разрез.

— Пытаешься найти мне замену? — Сжав его руки, она вглядывается ему в глаза.

На мгновение кажется, что она шутит, и он ждет, когда же наконец появится улыбка.

— Я правильно угадала?

Она встряхивает его руки, словно желая вырвать ответ, и он высвобождает их.

— Конечно нет. — И он отворачивается.

— Ты мог бы оставить ребенка и отпустить меня…

Она идет за ним через всю комнату к дивану, где он садится. Устраивается рядом с ним, и ее руки-бабочки касаются его щеки.

— Нет!

Он отталкивает ее руку и, когда она замирает, несильно пихает ее в плечо. Упав на пол, она заливается смехом.

— Ничего не получится, Энди, — хихикает она, когда садится. — Нельзя просто заделать еще одного человека для пополнения своей коллекции.

— Заткнись, Клэр.

Он переступает через нее и выходит из комнаты. Почему она все так усложняет?

Она делает, как он говорит, и ложится на кровать. Не хочет с ним спорить. Она не боится, просто не хочется, чтобы он сердился на нее. Пусть день сменяется следующим днем без всяких терок, отскакивая от мягкой поверхности каждого утра и вечера, в ожидании, когда ее больше не будет здесь. Она хочет рассказать ему, что решила прекратить: она больше не будет наносить себе порезы, потому что боится последствий для ребенка. Но тогда ей придется рассказать ему и о ребенке.

У нее есть дар вызывать у него разочарование; она пытается держать этот дар под контролем. Он перестал приносить ей табак (будто понял, что ей больше не следует курить), и с тех пор ей нечем занять пальцы. А им так хотелось что-то держать, быть занятыми. Увидев последнюю красную полосу на ее бедре, будто кошка царапнула ее в том месте, где уже были шрамы, он разозлился намного больше, чем обычно. В ярости его лицо краснеет, и высоко на скулах появляются два багровых пятна. Ей нравится, что его лицо легко реагирует на ее действия, но вскоре она испытывает угрызения совести, будто дразнит животное, которое может не справиться с собой. Нехорошо злить другого.

Она неотрывно смотрит в потолок. В Мельбурне в ее спальне потолок был белый с желтой потолочной розеткой, и ей казалось, будто солнце никогда не заходило. Когда она впервые посетила галерею «Тейт Модерн»[32], там проходила инсталляция. Зал чем-то напоминал турбинный. Высоко на дальней стене находился полукруг, который отражался в зеркальном потолке, образуя полный круг — этакую апельсиновую луну. Люди лежали на полу и смотрели в потолок на самих себя, размахивая руками, словно делали снежных ангелов. Они создавали целые композиции с другими, незнакомыми им людьми (потому что нельзя создать композицию в одиночку); словно члены команды по синхронному плаванию, они сгибали руки и ноги, переплетая конечности с конечностями тех, кто лежал рядом. Жаль, что здесь никого, кроме нее, нет, а так хотелось бы быть одной из многих.