Берлинский синдром

Почувствовав на бедре холодную нотку металла, она возвращает свои мысли в настоящее. Ей не видна линия, по которой движется лезвие, но она хорошо знает его след. Интересно, это тот же нож, которым пользуется и она.

— Тебе ведь нравится, да?

Разумеется, нет. Но тело предает ее. По коже бегут мурашки, и она ёжится. Или она ёжится, и по коже бегут мурашки. Тело реагирует так же, как если бы он проводил пальцами по ее пояснице, касался губами шеи. Оно реагирует так, как всякий раз реагирует на любого мужчину, и эта реакция когда-то заставляла ее чувствовать себя запрограммированным роботом. Теперь же она чувствует, что происходит что-то не то. Но вряд ли стоит беспокоиться. Потому что это уже не ее тело. Оно принадлежит ему. Приняв это решение, она чувствует облегчение, оно позволяет сознанию переключиться на другие вопросы.

Поглаживая одной рукой ее лицо, он проводит кончиком ножа по внутренней стороне ее бедра от колена до промежности. Для этого ему пришлось раздвинуть ей ноги, но она не чувствует стыда за свою некрасивую позу. На периферии ее зрения очертания его руки становятся расплывчатыми. Его уверенность поражает: он держит нож так, будто и раньше ему приходилось наносить порезы. Шея начинает болеть, оттого что она смотрит на него из неудобной позы, поэтому она откидывается на подушку и снова упирает взгляд в потолок. Она могла бы проецировать потолочную розетку. Каждый день — другую. Может, попросить у него проектор? Он бы снимал в течение дня небо и, вернувшись домой, отдавал ей, а она разбрасывала бы небо в пикселях по потолку.

Он снова ведет ножом по ее ноге, на этот раз более уверенно, и она сжимает колени, резко, с шумом, втягивая воздух. Острие ножа вонзается; она чувствует, как теплая струйка крови вырывается из-под кожи и стекает по ноге. У нее выступают слезы, но она не хочет плакать. Вместо этого она стискивает зубы. Так еще больнее, чем когда она делает это сама. Рыдание угрожает захватить ее всю, но она не позволяет ему вырваться. Она все еще держит ситуацию под контролем. Ей придется быть сильной; теперь ей есть о ком позаботиться. Она представляет какими узорами покрыла бы потолок, если бы только здесь были зеркала и люди, которые помогли бы ей.

— Открой глаза.

Она не хочет открывать глаза, но научилась повиноваться. Он держит перед ее лицом зеркало. Его локоть пригвоздил ее к кровати, как кол.

— Не закрывай глаза. Хочу показать тебе, как ты выглядишь, когда кончаешь.

Он быстро проводит ножом по ее ноге. Нож жалит, поскольку ее провинившееся тело открыто воздуху. Она смотрит на девушку в зеркале, пытаясь не отвести взгляд от ее глаз, которые прямо перед ней, когда они судорожно жмурятся. Возможно, он прав и она на самом деле так выглядит, хотя и не подозревала об этом.

Она ждет, когда из нее начнет выходить воздух, но ничего не происходит. Он будто разбирает ее тело, раскладывает его части на промасленном брезенте и строит планы, как в один прекрасный день соберет ее обратно, как слаженно работающую машину. Вставая, он бросает нож на пол, и циновка из морской травы приглушает ожидаемый стук.

— Клэр, если ты порежешь себя еще раз, я тоже буду резать тебя. Всякий раз, когда ты сделаешь порез, я буду делать тебе еще один такой же. Нельзя постоянно менять себя таким образом.

Выйдя из спальни, он хлопает дверью. Шар света дрожит на конце своего шнура. Если он упадет, обожжет ли он ее? Она закрывает глаза и думает о порезанной ноге. Струйка теплой крови стекает на матрас. На ногах кровь уже подсыхает и похожа на узловатую веревку.

Клэр встает с кровати и идет за ним в гостиную:

— Тебе не следует так поступать со мной.

— Тебе не следует так поступать с собой.

Но это не одно и то же. Как он этого не понимает? Она ненавидит его за то, что он отнял у нее это развлечение, доказал ей, что внутри у нее нет ничего, кроме крови.

— Тело не твое. Не твое. И я могу делать с ним все, что захочу.

— И ты хочешь этого? Хочешь разрушать себя? — На его лице появляется недоверчивое выражение, но оно выглядит неискренне. Он указывает на ее ноги, и пренебрежение буквально сочится из его пальцев. — Хочешь вот этого?

Она смотрит на его пальцы и жалеет, что сама не умеет вести себя так уверенно и прямо. И отрицательно качает головой.

— Ты просто ищешь внимания, — говорит он. — Но оно у тебя уже есть. Неужели ты считаешь, что в моей голове есть место для чего-то другого, кроме тебя? Я думаю только о тебе. И эти мысли сводят меня с ума!

Она чувствует к нему жалость — ему так трудно ее понять.

— Пойду прогуляюсь.

Она ждет, что он возразит ей, но он ничего не говорит, поэтому она возвращается в спальню и закрывает дверь.

Если бы у нее был проектор, она бы спроецировала на стены целый лес Надевала бы несколько слоев одежды, заматывала шею шарфом и выходила между березами в балтийскую зиму. Раздевалась бы до майки, намазывала себя солнцезащитным кремом и… включала бы изображения эвкалиптов для австралийского лета. Вместо этого она бросается на кровать. Лежа на спине, упирается ногами в стену. Никогда больше она не почувствует запах эвкалиптов.