Беседы о литературе: Запад

Вы правильно говорите, что поэт – преобразователь действительности. Но я бы сказал, что поэзия не делает человека лучше, более того, и культура не делает человека лучше. Для примера: в Югославии есть город Мостар, там был уничтожен тысячелетний мост, памятник архитектуры. Так вот, приказ о его уничтожении подписал человек, который сам был поэтом, печатался и в свое время возглавлял кафедру искусствоведения.

Последний пример очень ярок и очень страшен. И, как это ни парадоксально, но думается мне, что простой человек никогда бы не отдал такого приказа, что как раз такого рода приказы отдают интеллигенты. Человек, который относится к искусству, к истории, к поэзии, к архитектуре как профессионал, может профессионально принять решение о том, что «этот объект» надо уничтожить. Надо сказать, что у нас в России, в Советском Союзе тоже решение об уничтожении памятников прошлого принимали зачастую не самые бескультурные люди. Да, нам бы хотелось сказать, что их принимали самые безграмотные из наших правителей. Нет, увы, это не совсем так. И тут, думается мне, надо вспомнить об одном слове, которое я уже сегодня произносил. О слове «честность». В искусстве очень важна честность. И когда ее не хватает, тогда мастер может стать удивительно безнравственным, тогда мастер может стать разрушителем, тогда мастер может оказаться безжалостным по отношению ко всему, что создано другими. Потому что, утратив честность, он начинает считать, что сам он может создать что-то не хуже, поэтому ему не жаль творчества другого. Значит, честность, целомудрие должны непременно присутствовать в наших взаимоотношениях с миром. Мы очень узко понимаем слово «целомудрие», исключительно в сексуальной сфере его применяем. Задача заключается в том, чтобы распространить целомудрие на все сферы жизни. И в отношении к искусству мы тоже должны быть целомудренны.

Как бы Вы прокомментировали известное положение, что у хороших поэтов стихи рождаются без труда, что им «диктует муза», как говорила Ахматова?

Если обратиться к архивам поэтов, то мы увидим, что одни стихотворения возникают очень просто и действительно рождаются сами собой, а над другими поэты работают долго и упорно, с множеством черновиков. Достаточно хорошо изданы в настоящее время черновики Пушкина. И из этих материалов мы видим, как упорно работал Пушкин над своими стихами. И если Вы вспомните его эпиграмму, написанную на окончание «Евгения Онегина» – «Миг вожделенный настал, окончен мой труд многолетний», – то там Пушкин сравнивает себя с подённым работником, подчеркивает, что он так же трудился над своим романом, как трудится подённый работник на поле или где-то еще, где приходится ему трудиться до седьмого пота. Поэтому очень по-разному рождаются стихи. Римляне говорили, что написанные стихи надо отложить и спрятать на девять лет, чтобы они девять лет полежали в полной неизвестности; потом поэт должен к ним вернуться, перечитать их и переделать. И, наверное, для кого-то этот принцип важен, а у кого-то очень легко рождаются стихи, так что тут единого пути нет. И нельзя сказать, что если поэт работает мгновенно и пишет без черновиков, он настоящий мастер, а если работает с трудом и с десятками черновых вариантов, значит, это какой-то ремесленник, стихи которого не имеют права на жизнь. Нет, всё на самом деле гораздо сложнее. Но подчеркиваю, что поэтическое творчество касается тех струн души, о которых мы часто забываем, тех струн души, до которых мы очень часто не добираемся. И в этом смысле поэтическое творчество действительно сравнимо только с исповедью.

Недавно я побывала на выставке «Незабываемая Россия глазами британцев» и там увидела портрет Воронцова, о котором Пушкин сказал в своей эпиграмме, что он полуподлец и что «будет полным наконец». Но, судя по его лицу и по рассказам экскурсовода, это был благороднейший человек. И вдруг такая эпиграмма! Где же тут честность?