Беседы о литературе: Запад

Отсутствие Евангелия в жизни христианина – это одна из любимых тем Данте: Евангелие – книга, которая забыта, книга, которая почему-то оказалась не в центре нашей духовной жизни, книга, к которой необходимо вернуться; Евангелие – и щит, и копье христианина, и больше ему никакого оружия не нужно. Так рассуждает Данте в «Божественной комедии». Но, до предела смелый и дерзновенный человек, он задает вопрос, который многие просто даже боятся задавать себе: а где доказательство того, что это действительно Слово Божие? Как доказать, что эти древние тексты – не просто рукописи, доставшиеся нам от апостолов и их первых учеников? Как доказать, что обращенное к нам Слово Божие «живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого»[7]?

              «…В ветхом или в новом
Сужденье – для рассудка твоего
Чтó ты нашел, чтоб счесть их Божьим словом?»
Я молвил: «Доказательство того —
Дела…»[8]

Вот что доказывает нам, что и Евангелие, и Ветхий Завет – это действительно Слово Божие: дела. Дела, которые совершаются верующим человеком.

Ответ гласил: «А в том, что это было,
Порука где?..»[9]

Как доказать, что Библия рассказывает нам о том, что имело место действительно? Как доказать, что это не легенды, не приукрашенная поэтика, не мифы? Как доказать, что это то, что было на самом деле? И Данте на этот вопрос отвечает:

«Вселенной к христианству переход, —
Сказал я, – без чудес, один, бесспорно,
Все чудеса стократно превзойдет»[10]

.

Он обращается к апостолу Петру и говорит:

«Ты, нищ и худ, принес святые зерна,
Чтобы взошли ростки благие…»[11]

Вот оно – доказательство того, что мы имеем дело не с простым текстом, а со Словом Божьим. Простые и почти безграмотные галилейские рыбаки сумели передать это Слово всему миру, сумели сказать людям нечто такое, что действительно перевернуло жизнь миллионов и миллионов людей.

Но, называя главным доказательством того, что Библия есть Слово Божие, наше христианство, ответ Вселенной на обращенное к ней Слово, нашу веру, Данте ничуть не идеализирует Церковь своего времени. Он прекрасно знает, что она поражена самыми разными болезнями и пороками: и злобой, и сребролюбием, и надменностью, и прежде всего – стремлением забыть о главном: о той нищете, в которой жил Сам Иисус и к которой Он звал Своих учеников.

Данте говорит, что нищета (будучи человеком Средневековья, он называет ее Прекрасной дамой) овдовела, когда на кресте умер Иисус, и тысячу с лишним лет она так и не могла дождаться ничьей любви, пока не родился Франциск, который сумел рассказать своим современникам, чтó значат слова Нагорной проповеди «блаженны нищие духом», Франциск, который сумел рассказать о том, что нищета не страшна. Она не позор, наоборот, она прекрасна, удивительна и радостна.

Если мы с вами вчитаемся в песни, составляющие третью часть «Божественной комедии», песни, где говорится о путешествии по Раю, то увидим, что в этих текстах есть одно ключевое слово. Это слово – «свет». Свет, который сияет, льется, струится; свет, который наполняет и преображает всё; свет, который злых делает добрыми; свет, который жадных делает щедрыми; свет, который эгоистов делает людьми, которые могут и хотят заботиться о тех, кто их окружает. И Сам Христос является поэту именно как свет.

В самом начале третьей части своей поэмы Данте говорит, что ему очень трудно рассказать о том, что он пережил:

Лучи Того, Кто движет мирозданье,
Всё проницают славой и струят
Где – большее, где – меньшее сиянье.
Я в тверди был, где свет их восприят
Всего полней; но вел бы речь напрасно
О виденном вернувшийся назад;
Затем что, близясь к чаемому страстно,
Наш ум к такой нисходит глубине,
Что память вслед за ним идти не властна.
Однако то, что о святой стране
Я мог скопить, в душе оберегая,
Предметом песни воспослужит мне.[12]

Не в силах человек запомнить то, что пережил и почувствовал, соприкасаясь с Богом, не в силах выразить это в словах, но всё-таки какие-то слова находятся для того, чтобы передать несвязный рассказ и хотя бы некоторые ощущения пребывания в Божьем присутствии. Именно такой словесной картиной тех ощущений, которые переживает поэт, прикасаясь к Богу, и становится третья часть «Божественной комедии».