Беседы о литературе: Запад

В другом своем трактате, в «Пире», Данте говорит о том, что «Бог не требует от нас иной религии, кроме религии сердца»[109]. Религия сердца – ответ сердца на зов Бога, тот самый ответ, который описан поэтом в сцене, только что мною вам изложенной. Ответ сердца, но никак не что-то другое. Данте, один из образованнейших людей своего времени, блестяще знает латинский язык. «Монархия» – одно из его латинских произведений, другое – тот трактат, который я уже упоминал, De vulgari eloquentia, или «О народном красноречии»; также у Данте есть две эклоги на латыни, написанные гекзаметром в духе Вергилия. Эти эклоги представляют собой ответы на стихотворные послания Джованни дель Вирджилио. Во всяком случае, у нас достаточно текстов, написанных Данте по-латыни, и тексты эти показывают, что латинским языком поэт владел превосходно и мог говорить на нем о чем ему было угодно – практически на любые темы и действительно блестяще. Тем не менее Данте предпочитает писать по-итальянски. И не только свои стихи, канцоны, баллады и сонеты пишет он на итальянском языке – нет, пишет он на этом языке и трактаты, на итальянском же языке создает он и огромную «Божественную комедию». Причем если мы вернемся к «Пиру», то можно говорить, что Данте становится и создателем итальянской научной прозы, и в этом смысле – прямым предшественником Галилео Галилея.

Однако возникает вопрос, и вопрос очень серьезный: а почему Данте всё же предпочитает писать по-итальянски? Ведь большинство его читателей, а может быть, почти все его читатели знали латинский язык. Более того, Данте очень хорошо осознает (и много говорит об этом в начале «Пира»), что на латинском языке писать легче, потому что в латыни есть установившаяся терминология, потому что латинский язык разработан в литературном смысле, разработан философами, учеными и поэтами. Тексты на латыни древних, раннесредневековых и современных ему авторов представляют собой огромную библиотеку, и в общем Данте очень хорошо ее знает. Значит, писать на латыни ему было бы много легче. Но поэт считает, что есть вещи, о которых на латинском языке уже не скажешь, ибо латынь – это язык книжный, язык, который теперь, в его время, уже не развивается и не изменяется. Он навсегда остался таким, каким дан нам в книгах Вергилия и Лукана, Сенеки и других латинских мыслителей, Горация, Ювенала, Персия и других поэтов. И вот в силу того что латинский язык как бы застыл, перестал изменяться, он оказывается не связанным с реальной современной жизнью. Это язык ученых, язык, действительно объединяющий в одно целое людей из самых разных стран, но уже остановившийся в своем развитии. Он много лучше разработан, чем любой другой язык, но сердце живого человека открыто уже не латыни, а народному языку. Это и есть eloquentia vulgaris – народное красноречие. А в центре внимания поэта оказывается именно сердце, а не те или иные принципы – нет, именно сердце.

Что такое совершенное добро? – спрашивает Данте своего читателя и отвечает на этот вопрос примерно так: щедрость – вот добродетель, в которой заключено совершенное добро и которая окружает людей сиянием. Щедрость – это ключевое слово для того, кто хочет говорить о богатстве. Не богатство делает людей человеконенавистниками, а алчность, говорит Боэций, один из писателей раннего Средневековья, последний римлянин, как часто его называют, автор удивительной книги «Утешение философией» и святой мученик, прославленный под именем Северин. Итак, человека делает человеконенавистником не богатство, а алчность, когда обладание богатствами связано с отсутствием добра. Если же богатый человек проявляет щедрость, то в его богатстве уже нет ничего страшного. Размышляя над этой темой, Данте снова цитирует Боэция: «Деньги хороши лишь тогда, когда ими больше не владеешь и проявляешь свою щедрость, передавая их другим»[110]. Итак, деньги предназначены не для того, чтобы их накапливать, а совсем для другого – для того, чтобы их зарабатывать и тратить. И тогда окажется, что нет в богатстве ничего страшного, что нет в богатстве ничего преступного и аморального. Только очень важно, чтобы сердце прикладывалось не к богатству, а к возможности быть щедрым. Наша задача заключается не в том, чтобы быть бедными или, наоборот, богатыми. Она заключается в другом: надо быть щедрыми.

В «Пире» у Данте есть еще одно удивительное место, на которое я не могу не обратить ваше внимание. «Смех, – говорит Данте, – не есть ли вспышка душевной радости, отражение того, чтó происходит внутри?»[111] Конечно, смех этот не должен походить на «громкое куриное кудахтанье»[112]. Нет, он должен быть радостным, умеренным и спокойным. Но смех – это совсем не что-то дурное и греховное, смех – это признак того, что на душе у человека радостно. Радость выражается разными способами и в разных формах. Выражается радость и в поэзии, прежде всего в рифме. Благодаря рифмам стихи сверкают, искрятся, сияют, они излучают и несут свет и отражают, словно зеркало, солнце и его сияние.