Бесконечный спуск

Семь или восемь раз он обошел всю площадь отсека, успев согреться после ледяных этажей. Комаров заглянул за все технические перегородки. В последний момент, когда безнадежность уже, казалось, одолела, он бросил прощальный взгляд на толстую решетку, отделявшую отсек от пустого пространства атриума. Решетка здесь напоминала кольчугу, только с крупными кольцами. И тут в глаза бросилась странность. Между решеткой и стеной, там, где они перпендикулярно примыкали друг к другу, имелся зазор, не менее полуметра. Туда можно было просунуть не только руку, но, пожалуй, и влезть самому, мешали бы только крайне неудобные широкие подковы на обувках, которые снять не представлялось никакой возможности из-за намертво впившихся над щиколотками прочных креплений.

Комаров протиснулся в этот зазор, ноги, конечно, застряли, но он надавил что было сил, и решетка прогнулась. Этого оказалось достаточно, чтобы двинуться вглубь, слегка покачиваясь одной ногой, упертой в гибкую решетку. Комарова в этот момент никто не мог видеть с других концов атриума, поскольку эту часть решетки как раз прикрывал извне серый щит.

В стене виднелась ниша. Когда Комаров добрался до ниши, он обомлел — внутри зиял проход, там было нечто вроде коридорчика, скрытого от внешних взоров. Здесь при желании ему можно было бы прятаться от стражей и устроить ночлежный угол, если бы у него сохранилась способность спать. Попасть туда изнутри отсека было невозможно. Комаров перед этим проверял эти двери, они оказались не просто заперты, а заварены.

Но самое главное, что в одной из стен коридорчика красовалась великолепная, украшенная изысканными орнаментами и арабесками ложная дверь. На ней в неярком свете Комаров различал искусные старинные изображения павлинов: наверху павлин в царственной короне, по бокам павлины в разных положениях, в том числе, похороны царя-павлина, которого оплакивали грациозные павы, ниже — павлин, сопровождающий своих птенцов, при этом одного птенца он нес на спине. В самой нижней части двери был изображен павлин, клюющий змею.

То, что дверь ложная, стало понятно после того, как Комаров, немного повозившись с замком, отворил ее. За дверью обнаружилась глухая кирпичная кладка, однако в зазоре между кирпичами и дверью висело большое, почти в полный рост Комарова зеркало в изысканной оправе из благородного сплава с золотым отливом. Дело было, конечно, не в оправе, а в самом зеркале. Ведь зеркало — вещь совершенно невиданная в городе-лабиринте, во всяком случае, в местах, доступных для узников. Оно было также старинное, сама зеркальная поверхность не современной технологии, а из тонкого и хрупкого полированного металла, с небольшими неровностями и черными крапинами на серебристой глади. В отличие от двери оправа зеркала не изобиловала орнаментами. Только в верхней его части было довольно крупное изображение странной птицы, похожей на орла, но с человеческими руками, которые продевались сквозь крылья как через широкие рукава и были направлены вверх. Орлиное существо как будто взывало к кому-то наверху, а все тело этого человекоорла было испещрено очами… Это изображение как будто слегка намекало на что-то, запрятанное в дальних закоулках памяти, но было это чувство еле ощутимым, так что не удавалось на этом задержаться. К тому же Комаров впился взором в собственное отражение. Он позднее рассмотрит как следует и дверь, и раму зеркала, но не сейчас…

Комаров даже не смог бы определить, сколько времени простоял у зеркала, разглядывая свое лицо. Он был, конечно, не похож на прежнего себя. Иссохшее, измученное, почерневшее лицо насельника Свободного града, забывшего, что такое солнечный свет и до сегодняшнего дня, когда он оказался на верхнем ледяном этаже, не вдыхавшего здесь свежего воздуха. Глаза также выцвели и поражали пустотой…

И тем не менее в зеркале узнавался отблеск былого Комарова, каким он себя помнил. Света здесь было несколько больше, чем в лифте с оторванной створкой, — отраженно-рассеянный, он падал из пространства атриума. Комаров долго ощупывал морщины, рубцы и следы нанесенных ему ран на шее, скулах, выбритом лбу, вглядывался в свои потускневшие опустошенные глаза.

Зеркало

Явление зеркала стало поворотной точкой судьбы Комарова в юдоли забвения. Он проводил по многу часов в отсеке 133-43, разговаривая с зеркалом. Здесь хватка Свободного града ослабевала, постепенно отпускала его. В отсеке очень редко кто-либо появлялся, и со временем у Комарова даже притупилась осторожность. Он приходил сюда как будто к себе домой.