Бесконечный спуск

Прошли, вероятно, месяцы, а может быть, и около полугода с тех пор, как Комаров начал молиться. Молитва его окрепла, и он стал находить такие слова, которых в земной жизни, казалось, и не слыхивал. В молитвах Комаров умолял и требовал у Бога дать ему еще более горячее сокрушение. Некоторые молитвы отлагались в сердце; Комарову казалось, что он получает на них ответ изнутри, дух его тогда захватывало чем-то чрезвычайно сильным, явным, реальным и в то же время щемяще далеким. Слова этих молитв действовали как пароль к внутренней двери, за которой так хотелось бы увидеть и тоннель, ведущий прочь из долины скорби. Эти молитвы постепенно осаживались слой за слоем и слагались в твердые породы, по ним Комаров как будто шаг за шагом поднимался к внутреннему себе.

«Сердце мое, — говорил он Богу в одной из таких молитв, — было когда-то, как нежная мякоть, стало потом как черствая жесть. Распали меня, Господи, расплавь мне сердце, дай, Господи, слезы. Дай мне вспоминать благодеяния Твои, помощи и утешения Твои, и все наития Твои!»

Позднее к этой молитве добавилось неожиданное для него: «Хоть и знаю, что недостоин я такой помощи, да и не в том я месте, где помогают, а в том, где чинят расправу, — все же не оставь меня, не стоящего твоего попечения… Ведь Ты всесилен, Господи! Милосердие Твое — кто измерил его, кто положил предел ему! Милость Твоя бесконечна, Господи!.. Не оставь меня, ничего не стоящего!»

Спустя какое-то время после сложения в уме Комарова этой молитвы он заметил, что его отражение в зеркале движется не совсем так, как он. Зеркало приобрело в этот раз незнакомые свойства — оно показывало ему не то лицо. Вернее, это было лицо Комарова же, но в каком-то ином времени и месте и без катушки в зубах. Да и за спиной того Комарова открывался не узенький коридорчик внутри отсека 133-43, а что-то другое, с занавесями из тяжелой ткани, окном, от которого ниспадал луч дневного света (дело внутри города-лабиринта невозможное).

Первая мысль Комарова при виде двойника: «Все-таки я окончательно спятил». Сердце заколотилось от страха и надежды. Двойник-Комаров несколько помолодел, на его лице меньше морщин, а рубцов нет вообще, прическа его хоть и короткая, но не настолько, как у узника-Комарова. Но главное — глаза, они излучали свет, а не служили тусклыми плоскостями, на которых переливались блики тоски и уныния. Еще через минуту двойник зашевелил губами, как будто намекая, что возможна беседа. Комаров в трепете постучал по зеркалу, в зеркале его рука не отразилась, тогда он отверг свою привычку говорить с зеркалом мысленно, вынул изо рта катушку и вслух трепещущим голосом спросил: «Кто ты?»

Лоб двойника напрягся в несколько морщин, глаза засветились. Он ответил, голос шел откуда-то издалека, как будто пробиваясь через отдаленные пространства:

— Нам сейчас позволено говорить, и я хочу помочь тебе…

— Ты — это я? — воскликнул Комаров.

— И да, и нет, — был ответ. — Сейчас я твое отражение. Не знаю, сможешь ли ты это понять. Мой образ, явившийся тебе, — это твоя возможность… Это ты сам, как если бы ты преобразился. Но это не предопределено: ты можешь преобразиться, а можешь и не преобразиться…

— Ты… Я ли это?.. Но где? На Земле или на Небе? В прошлом или в будущем? Или где-то еще?.. — пролепетал Комаров.

— Ты не знал этого, но у души человека есть другая сторона. Она есть всегда. Но очень редко ее можно встретить…

— Помоги мне! — воскликнул Комаров. — Ты ведь можешь?.. Ты ведь там, в царстве Его, Кому я молюсь здесь… Ведь я в аду, так?

Двойник ответил:

— Никому не дано знать, где ад и где рай, пока его путь не закончен. Ведь ад и вечные муки начинаются в человеке еще при жизни… До тех пор, пока мы не пройдем границы, не испытаем себя и участь наша не исполнится, — мы не можем сказать «я познал ад» или «я познал рай». Многие уже и при жизни, живыми испытали адские мучения и скорби… Но и небесные радости проливались на нас на Земле…

— Но если ты там, значит, ты мог бы быть и проводником… Тебе позволено это?

— Твой настоящий проводник сокрыт в тебе самом…

— Я попал в отъявленное место, но душа моя еще не погибла, — ответил Комаров.

— Значит, выход есть…

— Как мне найти его?

— Город-лабиринт это не внешняя тюрьма. И если бы ты мог освободить свой дух, этот город тебя не удержал бы. Выход есть, но чтобы выйти, надо перемениться самому.

— Я готов на все.

— Этого мало. Мало быть готовым. Надо измениться так, чтобы ты мог ответить на вопросы, которые тебе зададут. Эти ответы нельзя подсказать, их нельзя выучить, они должны идти из самого сердца…

— Расскажи мне про это… — попросил Комаров.

— А прийти они не могут из сердца, которое недостаточно весит. Сердце не должно быть легковесным… Конечно, Бог всемогущ, Он мог бы, если бы захотел, извлечь Своей силой всякую душу и перенести в селения высших миров или хотя бы в преддверие их. Но пустой душе было бы невмоготу находиться рядом со светом, чувствуя себя негодной для Царствия Его. И только обретя нужную полноту, душа будет принята в высшие миры без ущерба для нее самой.