Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению

Действительно, у артистов лица людей, которые видели все и не верят, что можно что-то новое обнаружить в этой старой и заезженной уже вдоль и поперек «Чайке». Они отрабатывают свои роли и рабочее время. Зуев, бывший однокурсник Фетисова, и вовсе уже не здесь — его ждут на съемках для телевидения, о чем ему пишет записки помощник режиссера. Они просто отвыкли, а то и разучились гореть, работать вдохновенно. А еще излишнее старание может быть расценено как подхалимаж. Кроме того, они не знают и не понимают идеи. Полный набор проблем, возникающих при появлении нового руководителя: «Мы все знаем и делали эти упражнения множество раз, что вы тут нам Америку открываете, но если очень надо, то мы изобразим активность и даже постараемся понять».

Фетисов же раздражен, взбудоражен и совершенно не спешит донести свой замысел до артистов. Для него-то все очевидно. В своем знании он даже выглядит высокомерным. И это приводит к конфликту, которого могло и не быть. Едва начав, Фетисов получает мощнейший удар от непререкаемого авторитета — Зинаиды Арсеньевой, местной примадонны, заслуженной артистки, которую в коллективе за глаза зовут не иначе как Хозяйка. Предполагалось, что она сыграет Аркадину.

— Вас что-нибудь смущает, Зинаида Николаевна?

— Давайте договоримся. Как — это действительно бред? Или не бред? Как нам к этому относиться?[1]

— Вот вы говорите: «мы», «нам» — а это кто? Кто — мы?

— Ну, в данном случае — зрители.

— Ну так ведь, Зинаида Николаевна, вы же не зритель! Вы Аркадина!

— Ну, понятно, да. Но я, Зинаида Николаевна, хочу понимать, что я играю.

— Хорошо, я вам объясню. Это не бред, это произведение очень талантливого человека. Очень. Которого никто не понимает: не понимает родная мать, не понимает любимая девушка, тем более не понимает этот преуспевающий беллетрист, ваш любовник. И вот за это они его распинают на этом дощатом помосте, как всю жизнь бездарные люди распинали талантливых людей. Понятно?

— Да, да, понимаю. Но все это очень субъективно.

— Конечно, субъективно! А как бы вы хотели?

— А мы, простите, хотели бы играть Чехова.

— Чехова? Зинаида Николаевна, я вас умоляю, я столько слышал этих разговоров: это Чехов, это не Чехов… А что вы знаете про Чехова? Вы что, разговаривали с ним лично? Он рассказал вам, как ставить эту пьесу? А вы почитайте его письма! Я, например, уверен, что Чехов нас одобрил бы. Что, есть еще вопросы?

— Спасибо. Все ясно.

— Зинаида Николаевна, сядьте, я вас не отпускал с репетиции.

— Что?

— Я не знаю, как у вас в театре, но там, где я работал до сих пор, артисты, прежде чем уйти с репетиции, спрашивали разрешения у режиссера.

— Я не вижу здесь режиссера.

Скорее всего, Фетисов не хотел обострения и вкатился в конфликт по инерции. Но предположим, что он импровизировал и сознательно допустил такое развитие ситуации. Напомним, он оказался в коллективе, находящемся в застое, члены которого проедают заработанную репутацию, дорожат личным покоем. Допустим, режиссер донес бы до актеров свой замысел, подробно рассказав и разложив по полочкам все особенности и нюансы своей идеи. Постарался бы выучить имя-отчество каждого, дождался бы, когда они усвоят уже разжеванную информацию. Вряд ли в этом случае Фетисов смог бы раскачать труппу, оживить и увлечь актеров, зажечь в их глазах огонь, который был ему так нужен. Поэтому он разжигает огонь конфронтации, будоражит коллектив, заставляет их испытывать яркие и насыщенные эмоции и тем самым будит актеров, подставляясь сам.

Впрочем, даже если конфликт стал для Фетисова неожиданностью, он достойно выдержал удар и использовал ситуацию в своих целях.

Видеть главное