Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению

Александр Островский — первый русский писатель, в чьих произведениях на авансцену вышли купцы. До того момента литература была по большей части дворянской и рассказывала о людях, в общем-то, праздных. Благодаря положению в обществе и достатку им не нужно было решать задачи, лежащие в основании пирамиды Маслоу, поэтому они предавались рефлексии, ипохондрии и прочему самоанализу. Все это находило отражение в литературе, поскольку монополия на нее принадлежала опять же дворянству, которое использовало ее как инструмент для выражения тех самых внутренних борений. Да и все основные исторические, экономические, цивилизационные процессы, а также различные движения духа происходили именно в дворянской среде. Всем остальным было не до этого — они в основном занимались выживанием и к тому же не владели слогом.

Однако изменения в структуре общества не могли не найти отражения в художественном слове. Едва на фоне постепенного разорения помещиков на первые роли стало выходить чиновничество, как в литературных произведениях появились бюрократы самых разных рангов. Самые яркие чиновничьи персонажи этого сословия представлены Гоголем, а он, напомним, первый взялся максимально реалистично рассказать о тех слоях населения, которые до этого момента писателями не рассматривались в качестве объектов исследования. Когда же на сцене российской действительности начали играть значительную роль купцы, их немедленно вывели на сцену театральную. И на этот раз первым стал Островский. Критики, толковавшие произведения драматурга кто во что горазд, сошлись в одном — Островский продолжил дело Гоголя. Но пошел своим путем. Об этом — чуть позже.

Это было время, когда купеческое сословие начало набирать экономическую и политическую силу, становилось важной и влиятельной частью общества. Почти все купцы того времени выбились с низов, прошли через нищету, сумели сколотить капиталы, не имея образования и привилегий, только за счет деловой хватки и жесткости характера. Люди, до определенного момента жившие в режиме жесточайших ограничений, вдруг получили в свое распоряжение огромные деньги и власть. Что и определяет те характеры, которые описывал Островский, выступая бытописателем «новых русских» того времени, заставлявших считаться с собой все больше и больше.

Можно пойти вслед за Николаем Добролюбовым, одобренным советским образовательным стандартом, и увидеть в произведениях Островского описание «темного царства», а можно отойти от традиции русской критики искать социально-экономические предпосылки во всем, что возможно, и посмотреть на сюжеты драматурга как на истории людей, оказавшихся в определенных жизненных условиях. Разве мы рассматриваем, например, пьесы Уильяма Шекспира как произведения, обличающие звериный оскал феодального строя? Почему, например, мы не пытаемся найти в комедиях Карло Гольдони историй об угнетении сотрудников сервисного бизнеса? Отчего мы видим в фильмах Гая Ричи забавный и головоломный сюжет, не ломая голову над тем, имеют ли цыган-мошенник, мелкий спортивный промоутер, крупный наркоделец право или они твари дрожащие?

Добролюбов, правда, не рекомендовал сравнивать Островского с Шекспиром:

Но если мы вздумаем сравнивать Лира с Большовым[3], то найдем, что один из них с ног до головы король британский, а другой — русский купец; в одном все грандиозно и роскошно, в другом все хило, мелко, все рассчитано на медные деньги.

Как говорится, «спасибо, Кэп». Может быть, у русского купца в пьесах Островского труба пониже и дым пожиже, чем у английского монарха (можно подумать, в западной литературе представители купеческого сословия выглядят масштабнее), но кто сказал, что деньги, даже медные, — не предмет разговора? Тем более что стоит заговорить о деньгах всерьез, как тут же возникают власть и любовь. А это, согласитесь, темы совсем не чуждые, даже королям.

Гоголь пытался создать образ идеального помещика, но тщетно. У Островского же получилось описать предпринимателей близких к идеалу. Таких в его произведениях можно по пальцам пересчитать, но они не выглядят искусственными. Может быть, потому что эти образы автор не придумывал, а нашел, увидел в реальной жизни. Островский никогда не идеализировал своих героев. Но при этом, осмелимся предположить, не уставал искать оптимального баланса между человечностью, разумом и деньгами, равновесия между страстью и холодным расчетом. Это был трудный поиск, и он не принес бы результата, не сумей объект исследования сам продемонстрировать, что большое количество денег может не только калечить.

В этой главе мы рассмотрим Островского как писателя, который задолго до того, как Виктор Пелевин отправил баблонавтов в «Пространство Фридмана», начал исследовать влияние большого количества денег на человека.

Банкротство духа