Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению

Дело не хвали! Пойдешь по Москве шляться, мостовую гранить. Денег на черный день не припасено… Да как их и припасешь на таком жалованье? Как прогуляешь месяца три-четыре, а то и все полгода без места, вот и узнаешь, где раки-то зимуют. Затянешься в долги, платьишко все размотаешь… ведь голод-то не тетка, пожалуй, в такое звание попадешь, что после и не выцарапаешься. ‹…› Как подумаешь, так мурашки у тебя по спине-то заползают. Тут не то… что… тут на разбой пойдешь… ‹…› Само собою, дурного хорошим не назовешь; да разница-то велика: по морозу в каком-нибудь страм-пальто прыгать да в кулаки подувать или в шубе с седым бобровым воротником по Ильинке проехаться.

В общем-то, вопрос, который они решают, актуален и в наше время. Страх быть уволенным с насиженного места, даже если там плохо, был свойственен наемным служащим всегда. Тем не менее, похоже, угроза нищеты менеджерам в XIX веке представлялась более реальной. Рынок труда был гораздо компактнее, а условия труда везде одинаковы. Приказчиков взращивали из своих работников или брали по рекомендациям. Работали они за копейки. При этом предполагалось, что основной доход они себе обеспечивают, воруя у хозяина по принципу «не пойман — не вор».

Вот, например, миллионщик Ахов в пьесе «Не все коту масленица» выговаривает своему приказчику Ипполиту, который рискнул заявить, что воровству не подвержен:

Либо ты глуп, либо ты меня обманываешь. Русской пословицы ты не знаешь: воруй да концы хорони? Не знаешь? Поверю я тебе, как же! А коли, в самом деле, ты, живя у меня, ничего не нажил, так кто ж виноват! Цена вам, брат, всем одна, Лазарем ты мне не прикидывайся! На честность твою я, брат, не расчувствуюсь, потому ничем ты меня в ней не уверишь. Отчего вам хозяева мало жалованья дают? Оттого, что, сколько тебе ни дай, ты все воровать будешь; так хоть на жалованье хозяину-то выгоду соблюсти. А награжденьем вас, дураков, манят, чтоб вы хоть немножко совесть помнили, поменьше грабили.

Честная работа не поощрялась, воровство каралось, надежды на вознаграждение за хорошо сделанную работу, по сути, не было. Такое положение дел заставляло приказчиков идти на отчаянные поступки. Подхалюзин совершает локальный переворот, усевшись на место Большова. Ипполит («Не все коту масленица»), чтобы добиться выплаты причитающихся ему денег, вынужден грозить купцу Ахову самоубийством. Ераст («Сердце не камень») пытается соблазнить жену хозяина, чтобы дискредитировать ее, хотя сам влюблен в нее.

Однако ж в конце концов им улыбается удача. Жизнь в купеческом мире действительно удручающая. Ложь, самодурство купцов, абсолютное бесправие женщин, безжалостная эксплуатация наемных работников. Но, несмотря на все это, ранние пьесы Островского несут положительный заряд — как правило, они заканчиваются хорошо. Либо предлагают посмеяться над отрицательными героями. Правда, к счастливому финалу и даже катарсису главных героев приводит не упорная внутренняя борьба или противостояние обстоятельствам, а нечто из ряда вон.

«На правду-то не надейся»

В пьесе «Не так живи, как хочется» совершенно безнадежная ситуация исправляется прямо-таки мистическим образом. Купеческий сын Петр запутался в отношениях с женой и любовницей и погрузился на почве бытового алкоголизма в умопомрачение. В итоге — жена несчастлива, собирается уехать к родителям, отношения с отцом испорчены бесповоротно, любовница, узнав, что имеет дело с женатым мужчиной, прекращает с ним отношения, а сама намерена забыться в праздничном угаре (события происходят на Масленицу). Всем плохо. Но вдруг Петр приходит в себя и решает начать новую жизнь, потому что в самый разгар белой горячки обнаружил себя на краю проруби с ножом в руках. А пробудил его звон колокола:

Я ведь грешник, злой грешник!.. Уж я покаюсь перед вами, легче мне будет на душе моей. Вот до чего гульба-то доводит: я ведь хотел жену убить… безвинно убить хотел. Взял я тут, пьяный-то, ножик, да и иду будто за ней. ‹…› Я все шел, шел… вдруг где-то в колокол… Я только что поднял руку, гляжу — я на самом-то юру Москвы-реки стою над прорубем. Вспомнить-то страшно! И теперь мороз по коже подирает! Жизнь-то моя прошлая, распутная-то, вся вот как на ладонке передо мной!

Явление бывшего купца, а ныне юродивого, Любима Торцова удивительным образом решает все возникшие к тому моменту противоречия в пьесе «Бедность не порок». Его брат, поддавшийся искушениям столичной жизни, послушав речи давным-давно разорившегося родственника, вдруг вразумляется, чуть ли не перерождается и отдает дочь за своего честнейшего приказчика.