Без приглашения

— Похож. Верно, похож! Десять лет назад — спроси Аскера, он подтвердит — я был точь-в-точь. Через десять лет брат станет таким, как я сейчас.

— Черта с два! — весьма решительно заявил младший.

— Мы только что из ресторана, — продолжал старший. — К столику, представляешь, подходит пьяненький…

— Не надо, батя! — сказал младший. — Ты же обещал…

— Он меня «батей», слышал? С детства о нем забочусь…

Пантелей досадливо отмахнулся:

— Опять ты за свое. Лучше уж договори анекдот.

— Не анекдот — факт. Подходит пьяненький: «Па-азвольте присоединиться». А сам, ха-ха-ха, вперился, будто увидел многоголовое чудовище. Я говорю: «Не обращайте внимания, мы братья». А он: «Как? Все четверо?» Ха-ха-ха.

— Вот мы и посмеялись, — сказал Пантелей.

— Видишь, видишь, — заиграл глазами Винский, — это человечище серьезный: обожает краткость, точность, честность, прямолинейность. Сильно себя уважает… Ну, пошли, что ли! — мы двинулись к входу в общежитие. — Портфель мой цел? Рукописи? Туфли? Сыр? Курица?.. Говорят, эта птичка провоняла? Ха-ха-ха.

Я пропустил братьев в дверь. Встречные студенты и студентки рты разевали от изумления. Два ярко-рыжих. Жаль, одеты по-разному.

Да… Пропал вечер. А я-то собирался позвонить в Махачкалу жене.

До боли хотелось услышать ее голос и голосок своей пятилетней Мадинки. Как всегда, последним взял бы трубку девятилетний Курбан: «Папа, я тебя слушаю. Море тебя ждет. Волнуется!» Эту фразу он повторяет каждый раз. Говорить старается басом…

Винский не молчал ни секунды. Бубнил и бубнил. И по пути к лифту и в лифте. Я не слушал. Уже решил, что ему скажу. Пусть приведет взвод рыжих братьев — все равно скажу. Заслуженное получит сполна.

Стоило войти, как Винский быстрым внимательным взглядом оглядел комнату. Вроде бы пришел с обыском. Брату сказал:

— Сядь, посиди!

Потом заложил руки за спину, придал лицу выражение значительности и закачался с носков на каблуки, с каблуков на носки. Так в американских кинофильмах ведут себя боссы:

— Ну… Что скажешь, товарищ Расулов?

Я притворился испуганным:

— Чем-нибудь провинился? Когда? Перед кем? Теряюсь в догадках.

— Портфель, вижу, изгажен; рукописи в пятнах. Туфли… где туфли?

— Не извольте беспокоиться. Для вас… отыщем.

Он милостиво улыбнулся:

— Успеется. Дело как будто идет… Не все прочитал? Жаль. Какова же первая реакция? Неплохо, верно?.. Я… заметь себе, побывал в издательстве… — Он сверлил меня взглядом. — Да, побывал. Сегодня. У нашего редактора — Вадима Сергеевича… Симпатичный малый. А ты как считаешь?

Я делал вид, что не слышу. При чем тут симпатия, антипатия? Редактор, о котором заговорил Винский, достаточно определенно высказал свое отношение к тому, что этот тип сотворил с Амининой рукописью. Лучшее, что сейчас могу, — молчать. И я молчал. Тем временем младший Винский вынул из кармана коробок спичек, раскурил сигарету:

— Курить можно?.. — Увидев у стены кучку тополевых пушинок, он сделал рукой предупреждающее движение, будто боялся, что спугнем птицу, чиркнул спичкой… Пушинки ярко вспыхнули и погасли. Пантелей в другом месте поджег, в третьем…

— Смотрите, смотрите, Магомед! Можно вас так называть?.. На паркете особенно хорошо видно…

— Что? Что там видно? — я наклонился.

— Ну как же так? Зерна, будущие деревья, неужели не видите?

На полу, будто их разбросал сеятель, лежали коричневые крупинки. От пуха не осталось ни золы, ни сажи.

— Автопортрет, — сказал старший Винский. — Называется: «Все в будущем». Чудачество самобытного художника… Можешь ты посидеть спокойно? Сиди, кури. Дай нам поговорить… — Потом ко мне: — А художник действительно даровитый. Впрочем, и боксер не плохой…

— Брат своего брата, — сказал я.

Пантелей пододвинул стул к окну, сел и отвернулся.

Я не мог отделаться от впечатления, что все задумано и отрепетировано заранее. Как это пишут на цирковых афишах: «Два — Винских — два!»

— Внимание! — сказал старший и прищурился, глядя на меня. — Приступим, что ли?

Его я сесть не пригласил. Понимал, что грубо нарушаю законы горского гостеприимства, и сознательно шел на это: скорей бы избавиться. Мне даже выяснять ничего не хотелось. Но и показывать раздражение тоже не годилось. Пока что смотрел, ждал.

— Та-ак, товарищ Расулов! — повторил он.

Я молчал. Младший брат фыркнул:

— Да не тяни ты резину. Скажи… Скажи, и все!

— Привет от Вадима Сергеевича. Меня просил передать. Понятно?

Я сказал:

— Нисколько.

— Не знаешь слово «привет»?

«Ну, хорошо же, — подумал я. — Собью с тебя спесь!»

— С Вадимом Сергеевичем мы сегодня говорили. Такой был разговор, что с вами он мне привета послать не мог.

— Ай-яй-яй, мы, кажется, сердимся. Не надо, не стоит. Все выяснилось, недоразумения сняты. О разговоре с вами мне Вадим сообщил. Даже, было дело, начал на меня фыркать. Но… Ах, Магомед, Магомед, как мы бываем наивны! — Жестом фокусника он добыл из воздуха белый листок, протянул мне и ткнул пальцем в подпись. — Вуаля: А. Булатова. Точно? Теперь читай текст.

Я прочитал, Амина просила издательство рассматривать ее работу всего лишь как подстрочник и признавала переводчиком повести «Жизнь не ждет» Я. А. Винского.