Без приглашения

— Как это «пыталась»? Без тебя… Без вас бы она не взяла.

— Подписать, спрашиваю, хотела? Договор на перевод моей повести?

— Ну, а почему бы и нет? Если ей издательство предлагает.

— Без моего согласия?

— Так о чем речь! За согласием я и приехал. Но дослушай до конца. Иначе все равно не поймешь. Остается пересказать заключительную сцену. Вадим ругался, ругался — иссяк. Все его укоры я выслушал с христианским многотерпением. Переждал еще пару минут, а вслед за тем… Интересно, правда?

— Давай-давай!

— А вслед за тем преподнес ему на блюдце с голубенькой каемкой зрелый и сочный комплимент. Из тех, которые ни-ког-да не забываются и делают людей закадычными друзьями. Наш редактор аж вспыхнул. Лицо осветилось радостью сорокалетнего дитяти.

— Ай, аллах! — воскликнул я.

— Вот именно! Имей в виду — не подлость, не хитрость. Опыт, и только опыт. Житейский! Комплименты всем нужны — от министра до жены. Тем более комплименты заслуженные, что по-иному называется признанием подлинных достоинств. Вот что я сказал редактору. И я это искренне сказал: «Вадим Сергеевич! Прослушал вас внимательно, с уважением. А теперь… позвольте принести мои поздравления вам. От души. Поздравляю как первооткрывателя, как подлинного знатока и тонкого ценителя. Тысячу раз правы: никакой это не подстрочник, а высокохудожественный перевод!.. Вы удивлены, не понимаете, зачем назвал подстрочником? Но это ведь и действительно подстрочник. В том-то и прелесть! Получив его от моей подшефной, я был мало сказать поражен — восхищен. И решил: пусть открытие сделает издательство. И так оно и произошло! Ха-ха-ха… Спасибо вам, Вадим Сергеевич! Вы открыли дорогу в литературу молодой талантливой горянке. Перевод лишь начало. Стихи, переводы, за ними последуют рассказы, повести…»

— Романы, — сказал я насмешливо, но тут же осекся: «А почему бы нет?»

— Да, — подтвердил Винский серьезно. — И романы! При условии, что овладеет сюжетом, поймет, что жизнь в ходе работы все может изменить…

— Властной рукой, — сказал я. — При помощи пощечины. Это хотел сказать?

— Смеешься! — покачал головой Винский. — Но ведь и в твоей повести, хоть и написана она в дневниковой форме…

— Что? Не понял. Как ты сказал?.. — Увидев, что Пантелей смотрит на меня почти с отчаянием («Молчи, молчи!»), я осекся, замялся.

— Не расслышал? — продолжал Винский. — А может, неприятна критика?

— Пожалуйста, критикуй!

— Говорю, что даже сквозь дневниковую форму пробивается сюжет, просится наружу. Если б не очерковая твоя робость… Ну да не стоит. Лучше договорю о Вадиме. Он под конец совсем растаял: «Откуда такая Амина взялась? Кто привил молоденькой горяночке безупречный литературный вкус?» То, се. Хотел повести к глазному редактору. А дальше… — Винский повернулся к брату. — Мы раскрыли папку с иллюстрациями вот этого товарища, и тут такое началось…

«Наконец-то все прояснилось, — подумал я. — Очередь младшего. Будет очаровывать».

Но Пантелей довел себя странно. Без всякого энтузиазма сказал:

— Рисунки как рисунки. Ничего такого в издательстве не началось, не преувеличивай. Я иллюстрации не делал, хотя меня и просили. И вообще, брат, как говорит один наш профессор: «Держи эмоции в нужной плепорции!» Вот так-то! Закругляйся, говори наконец дело.

— Ладно-ладно! — отрезал Винский. — Тебя хвалят, с тобой по-хорошему, а ты… Дай папку. Ну, дай! — Он подошел, потянул…

Пантелей прищурился и сказал негромко, но с силой:

— Тубо!

Винский вскипел:

— Со старшим братом… как с собакой?! Ты хоть понимаешь, с-скотина, что говоришь?

— Я заранее предупреждал. Русский язык не доходит, — говорю по-французски: тубо! Что в переводе означает — не тронь, не суйся, куда не просят. Ты над Аминой шеф! Так? Может, и без пяти минут родственник? Вот ею и командуй. Мне твоя опека обрыдла. И все. И молчок! Твори свои дела, о собственных сам позабочусь. — Он повернулся ко мне: — Вам интересно посмотреть?

Не успел я ответить, Винский опять ухватился за папку:

— Ну что, дурачок, задаешь вопросы? Какому автору не интересны рисунки к его вещи? Для чего тебя привел?

— Меня? Ты? Привел? — Пантелей рванул к себе папку. — Отстань!

Началась борьба. Братья тянули, дергали, кидали друг на друга свирепые взгляды. Волосы растрепались. Вплотную сошлись. Две одинаковые рыжие головы, два одинаково красных лица… У меня, честное слово, появился спортивный азарт. Прыгал возле них, как судья на состязании. Победил младший. Отобрал папку и, тихонько рыча, вернулся на свое место. Винский шлепнулся на стул.

— Ф-фу, жарища! — тяжело дыша, он вытер лицо и шею большим носовым платком. — Ну, Пантюха, — сказал он, — ты, вижу, растешь, развиваешься. Жаль, жаль, я в костюме, неохота мять.

— Можем раздеться, — сказал младший. — Посмотрим еще, кто кого.

— Да ну тебя, ну! Давайте, ребята, дела кончать… В одном Пантелей прав: многовато что-то получилось трепу. А время — как-никак деньги.

— Монета, де-еньги, — потянул Пантелей. — Одно это у тебя на уме. Был человек, такой был актерище. А теперь… Тугрики, франки, да? Машину скоро приобретешь? Дачу?