И только я начала мечтать, как красиво умру на запричастном концерте во время исполнения «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко», как с колокольни раздался праздничный трезвон и диакон мощным басом провозгласил: «Прэ-э-э-му-у-удро-о-ость».
Сердце моё трижды остановилось, трижды перевернулось, я набрала воздуха, как перед погружением в озеро Байкал, и запела «От восток солнца до запад» и дальше по последованию.
...Такой импровизации, такого мощного в своей непредсказуемости смешения стилей и мелодий стены трёхсотлетнего храма точно не слышали. Византийский и столповой распевы чередовались с залихватским партесом и монастырскими подобнами. Шмелькова плавно переходила в Чайковского, Чесноков вплетался в Калинникова и Львова, болгарский распев боролся с киевским, уходя в кадансах в почаевские умилительные доминанты.
Старалась как могла. Ноты-то не успела распечатать, только текст перед глазами.
Тем временем владыку облачили, и он подошёл молиться к иконам Спасителя и Богородицы, стоящих аккурат параллельно клиросу. Его Преосвященство внимательно посмотрел на моё натруженное вокалом лицо, улыбнулся и благословил моё одиночное клиросное стояние.
Отец-протодиакон, правда, то ли от восторга, то ли от желания сделать службу более торжественной, вопиял прошения так зычно и громко (а я-то помню, что он просил хор не кричать! Я всё о о помню!), что для того, чтобы поддержать хоть какой-то наш с ним вокальный баланс, мне пришлось вспомнить все уроки вокала от первого и до последнего академического часа и тоже вопиять ко Господу на двух форте.
Так мы с ним шли дуэтом до «Трисвятого». А «Трисвятое» на архиерейской поётся антифонно (попеременно). Там целая схема, где начинает хор, потом подхватывает священство, потом опять хор.
Чувствую, не потяну я антифонно с алтарём. Не те у меня возможности — пятнадцать здоровых мужчин перепеть. Выглядываю из-за иконы, маячу прихожанам, мол, подпевайте, не бойтесь! Пою-запеваю дальше и вдруг понимаю, что народ поёт не хуже, а где-то даже и лучше и священства, и меня (хотя какой уж там спрос с меня, одинокой ивушки). Я аж замолчала. А в народном хоре такая гармония и сладкоголосие образовались, что хоть впору сумочку с принтером подмышку и домой-домой. Без меня споют.
И тут, когда я вторично попыталась высунуть нос из-за иконы, которая закрывала клирос, любопытного носа моего коснулось что-то тёмное, шуршащее и пахнущее хорошим ладаном. Одно, второе, третье, четвёртое, пятое...
На клирос во время возглашения прокимна взошли пять ангелов в монашеских облачениях и одновременно, как по команде, сделали передо мной земной поклон.
— Матушка, прости, машина сломалась в поле!
Я быстро сообразила, что этот ангельский чёрноризный отряд и есть тот сюрприз, который страдающая ныне в роддоме регентша хотела преподнести своему настоятелю и прихожанам.
— Отцы, вставайте, петь надо. Нот нет, матушки вашей нет — рожать уехала. Есть я, и мы сейчас с вами всё будем петь по памяти.
Но ангелы на то и ангелы, чтобы приносить благие вести. Ноты у них были с собой. Правильные, хорошо подобранные, отлично отрепетированные, и мне оставалось только задавать тон и чуть контролировать динамику, чтобы «не кричали», как просил отец-протодиакон.
И когда на запричастном братия-монаси запели «Ныне отпущаеши» Давидовского с соло баритона, я и взаправду чуть не умерла, как и собиралась в начале службы. Только уже не от ужаса и безысходности, а от того молитвенного умиления, которое возносит в мир горний, где «ни печали, ни воздыхания», а только покой и радость.
Солист не солировал: он молился. Не пережимая звук, не атакуя, пел просто — именно так, как и нужно петь это песнопение, чтобы не превратить его в романс.
Потом мы спели молебен, сходили крестным ходом вокруг храма, где священнический и клиросно-иноческий хор насоревновались в громкости на славу.
В конце службы владыка сказал замечательную проповедь. О празднике, как и положено. И ещё о том, что и «один в поле воин» — стоит только отринуть страх и свою самость с вечными «я сам, я сама» и положиться на волю Господа. И тогда возможно всё, вплоть до личной встречи с Ним на ступенях храма. Главное — верить. И ждать. И всё случится так, как и должно случиться, как бы ты ни бежал и как бы ни рвал своё сердце.
А после проповеди владыка подарил мне огромный букет цветов и попросил, чтобы я одна, без братии, «под крест» спела запевы Сретения.
«Богородице Дево, упование христианом, покрый, соблюди и спаси на Тя уповающих». А отцы и всечестные иноки тихонечко мне подпевали...
Тенор
Есть у меня друг и по совместительству певчий. Когда я впервые услышала его голос, то по старческой своей привычке прослезилась в три ручья. Тенор. Настоящий, без баритоновой или, чего хуже, контр-теноровой примеси. Прекрасный, южный, льющийся, как воды Дона, тенор.
А что такое хороший тенор для регента, вам всякий скажет, — отрада души, елей на изболевшееся, сердце и перенос сроков инфаркта и инсульта на неопределённое время.