Без зла

Пуля не разбирает, кто владыка, кто нет! — кричит ей в ответ милиционер. — Открывай ворота, тётка, там у тебя труп, судя по всему. Сержант, вызывай скорую и труповозку!

Юродивая Танюшка, выбравшись из-за архиерейской спины, вытаскивает из своего огромного баула простынь, которой утром обворачивали хоругвии, и накрывает ей лежащего на земле Павла, простынь в области Пашкиной головы пропитывается кровью. Чуть поодаль стоит жестяная банка, из которой льётся тихий невечерний свет... Лампада не угасла...

— Валентина! Дурища! Открывай уже ворота, какая банда?! Это иподиаконы мои! Гражданин начальник, это свои, наши это ребята, мы на остров сегодня с ними ездили молебен послужить, да забыли их с пристани забрать. Скорее скорую! Татьяна, да уйди ты отсюда со своими свечами, нет тут покойников, уйди, Христа ради! Валентина! Благословляю срочно открыть калитку!

Валентина, тем временем сообразив, что она натворила, и, возможно, пристрелила в порыве бдительности кого-то из своих, сидела на земле, крепко обнявшись с ружьём, и монотонно поскуливала. Через забор пришлось лезть товарищу сержанту, изымать у временно впавшей в ступор сторожихи ключи и самому открывать ворота. У места событий тем временем собралась уже приличная толпа местных жителей.

— Банду взяли, хотели иконы из храма вынести, спасибо, Генка у окна курил и всё видел, вызвал наряд.

— Да какая банда, банда бы в тишине работала, а эти чуть ворота с мясом не вырвали, колотились.

— Да сейчас такие шармачи кругом, что и ворота вырвут, не побоятся, одно жульё кругом...

Из-под окровавленной простыни раздался громкий чих. Толпа отшатнулась. Тело под простынёй зашевелилось и попыталось сесть.

— Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, буди милостив ко мне грешней! — завопила юродивая Танюшка и начала осенять крестным знамением восставшего, аки Лазарь, Павла. Владыка, опустившись на колени, стянул с Пашкиной головы кровавую простынь.

— Паша, Паша, ты меня слышишь? Живой? Паша!

— Живой я, владыка, нос разбил, когда падал... Что там с Петром? Убили?

— Нет, — простонал по ту сторону врат Петя, — у неё ружьё солью заряжено, всю спину мне разнесла, зараза...

Подъехала скорая. В больницу забрали только Валентину в предынфарктном состоянии. Павлу медики утерли разбитый нос, обработали на месте не так уж и пострадавшую Пашкину спину, отпоили валокордином владыку и отбыли восвояси.

Полночи в архиерейском домике составляли протокол и писали объяснительные. Разошлись с миром, без претензий и при полном примирении сторон.

Главное, конечно, что удалось спасти неугасимую лампаду. Утром, как ни в чём не бывало, она заняла своё место у главной храмовой иконы и очень долго радовала прихожан, а для владыки была постоянным напоминанием о том, что не нужно забывать «о малых сих».

— Долго полнился слухами городок о том, как залётная банда из Сибири пыталась ограбить кафедральный собор, как владыка собственноручно скрутил главаря шайки, а героическая Валентина подстрелила самого опасного бандита, который пытался вынести из храма золотой, с брильянтами, дореволюционный крест, которого, как вы понимаете, отродясь в соборе не было.

Голуби

Мама моя никогда не употребляет мата, вот совсем, и бабушка такая была. Но ругаться всё-таки приходится, люди же, не ангелы. Мамин «ругательный набор» меня всегда потрясал.

Она очень любит птичек, прикармливает синичек, коростелей и беспородных воробьёв на балконе, развесив кормушки по всему периметру. Птичий «шведский стол», особенно в холода, радует птичий глаз и желудок. Там и пшено, и порубленное яйцо, и, конечно же, кусочки сала на верёвочках. Там здоровому дядьке можно пару дней кормиться и не похудеть.

Но есть одно «но». Мама не выносит голубей. Терпеть их не может за жадность, неуёмную прожорливость и свинство, которое они устраивают на балконе. А паче всего за то, что те обижают и объедают маленьких птичек.

Маму в этой нелюбви не останавливает ничто. Ни хорошее знание Ветхого Завета, где голубь с оливковой ветвью явился к Ною, тем самым показав, что Всемирный потоп окончен, ни просто сострадание к вечно голодным птицам. Не любит и всё. Дело хозяйское.

Вся эта птичья трапезная расположена на балконе в моей бывшей детской, я там и сейчас живу, когда приезжаю к родителям. Шесть утра. Сквозь сон прорывается мамин монолог: «Доброе утро, мои небесные друзья, проголодались божьи пташечки (умильным голоском), ешьте, ешьте, набирайтесь сил, — тут пауза, хлопанье крыльев, грохот упавших цветочных горшков. — А ну, пошли отсюда вон, скотоподобные нечестивцы!»

Шесть утра. Мама гоняет голубей. Хорошо дома.

Коммуналка

У всех есть истории про коммуналки, и у меня есть. Жили мы с родителями до 1987 года, не тужили, на улице Никитина, на тот момент сплошь деревянной. Старые купеческие дома начала двадцатого века, построенные после страшного пожара, который случился в Барнауле, были ещё крепки и отданы пролетариям и культурной интеллигенции для общего в них проживания.