Безумия любви (СИ)

========== Часть V. Любовь ==========

Робин ушел на рассвете и с тех пор не давал о себе знать. Дни летели, словно листья, гонимые ветром. Гай не находил себе места, старался любым способом отвлечься, только ни охота, ни пиры, ни изматывающие тренировки не помогали. Он ждал хоть какого-то знака от Робина, но тот словно в воду канул. И постепенно холод и безумие, изгнанные было его ласками, вернулись, голодными псами вгрызлись в душу.

Да еще и Мэриан уже несколько дней избегала его и смотрела с какой-то странной, жуткой жалостью. Гай перехватил ее взгляд, когда они выезжали на охоту, потом — дважды в замке, и это совсем выбило его из колеи. В один из вечеров, когда от тягостных мыслей хотелось выть и крушить все вокруг, он решил нанести Мэриан визит. Однако разговора не получилось. Мэриан смотрела на него с плохо скрываемым ужасом и отвращением, а в глазах ее кормилицы читалась неприкрытая ненависть.

— Вы лгали, — наконец, не выдержала Мэриан, когда он в третий раз спросил, чем провинился, и что происходит. — Вы солгали, когда сказали, что вы… что у вас… — она густо покраснела.

— Вашей служанке следовало бы удалиться, — Гай бросил выразительный взгляд на Бесс, которая с таким остервенением сматывала в клубок нитки, будто представляла на их месте чье-то горло.

— Бесс, оставь нас, пожалуйста, — Мэриан нервно дернула кружево на рукаве, и оно с треском порвалось. Кормилица возмущенно фыркнула и вышла, не осмеливаясь перечить госпоже.

— Так что вы хотите от меня? — Мэриан все-таки посмотрела Гаю в глаза.

Он слабо улыбнулся.

— Вы ведь помните ту ночь, когда отправились в «Голову сарацина», чтобы спасти Робина?

Она вздрогнула и отступила на шаг.

— Не смейте произносить его имя. Он рассказал мне все. И то, как вы пытали его в тюрьме, и то, что его спасение было лишь трюком с вашей стороны. Вы… вы отвратительны, сэр Гай, вы чудовище! У вас нет ничего святого!

Гай отшатнулся. Пытал? Трюк? Что за бред? Робин приходил к Мэриан и сказал — такое? Дышать стало тяжело, словно вокруг шеи затянули удавку.

— Ну, конечно… откуда взяться святому у такого, как я? — севшим голосом ответил он. — Святой — это ваш ненаглядный Локсли. Лишь он правдив во всем. Непогрешим, словно Папа Римский.

— Да, он честный человек! И заботится о народе, о людях…

— Честный? — Гай горько усмехнулся. — Что ж, оставляю вас его чести и честности, миледи. И честности ваших ненаглядных смердов.

Он резко развернулся и вышел, даже не закрыв за собой дверь. Хотелось или крушить все вокруг, или умереть. Гай жалел, что сейчас не война, или что он не в Святой земле. Тогда можно было бы выплеснуть боль и ярость на врагов, утопить в крови. Из-за угла вывернул молодой слуга, тащивший четыре тяжелых кувшина. Перед глазами Гая мелькнула светлая прядь, и этого хватило, чтобы его захлестнуло бешенство. Бедный парень, не успев сообразить, что происходит, отлетел к стене, кувшины разбились, вино выплеснулось на пол темной лужей. Гай вздернул его в воздух, будто он ничего не весил. Тот захрипел, застучал ногами по стене, судорожно пытаясь отцепить стиснувшие горло стальные пальцы.

— Ми… лорд…

Гай слышал его будто сквозь толщу воды, все застилала красная пелена. Слуга забился, из последних сил стремясь вдохнуть и вырваться. Гай смотрел на него, и видел совсем другое лицо… рука разжалась сама собой.

— Убирайся, — процедил он, отшвыривая слугу. — И вытри здесь все.

Гай влетел в свои покои, с таким силой захлопнув дверь, что свалился висевший над ней щит. В голове мутилось, сердце сдавили холодные тиски, как он только что сдавливал горло ни в чем не повинного слуги. Он заметался по спальне, борясь с искушением упасть на меч. Так было бы легче, всем. Один удар — и благословенное небытие, где нет ни боли, ни гнева, ни любви, уже почти превратившейся в ненависть, ничего. Гай остановился, уперся руками в стену, тяжело дыша, как загнанный зверь. Нет. Он не станет облегчать Локсли жизнь. А уж с собственной разберется как-нибудь, справляться с чувствами ему не впервой.

Принц Джон был несколько удивлен, когда Гай согласился помочь в авантюре с коронацией, однако не скрывал радости по этому поводу. Все-таки вассалитет вассалитетом, а законный король — превыше всего. Гай же пребывал в прострации. Теперь ему было все равно, что с ним станет. Хуже не будет, это точно. Но и Локсли пусть не ждет спокойной мирной жизни.

«Ты — моя подстилка!» — звенел в голове издевательский голос из сна, и Гай судорожно стискивал зубы. А потом в памяти возникало сильное тело, крепкие руки, сжимающие его в объятиях, и он до изнеможения тренировался, загоняя самых опытных и выносливых мечников, пока те не валились с ног. Что угодно, лишь бы не думать, не помнить, не ощущать.

Когда Гай не свирепствовал на плацу и не пил до беспамятства, то ходил, как в тумане. Ночами же, в темноте, он метался и грыз кулак, чтобы заглушить рвущийся из груди горький вой, или бился головой о деревянный настил, застеленный шкурами и покрывалами, отгоняя болезненные и сладкие видения.