БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

Однако… прочь былые призраки! Есть сказочная быль с Ванечкой Пономаревым, его цирковыми руками, перепелками в вине, парижским прононсом. И вот этим золотым строем из копешек.

Боже мой, как это все красиво, таинственно… и непонятно.

Ванечка, скажите, а это обязательно строить соломенные кучи по линейке?

– Вы сказали «красиво». Это значит – полезно.

– Ты так думаешь?

– Это поле выдало самый большой обмолот из восьми. Лес и гора вокруг поля держат зимой снег, летом студят жару. Зерно поэтому крупней, стебель жестче к полеганию.

– У-у.у, как интересно! А вот этот красивый парад из копешек?

– По строю сподручней, быстрей скирдовать. Все скирдовальщики на наши поля в очередь. У нас никто в осенние дожди не влипал.

– Мороз по коже… как в пропасть заглядываешь в ваши древние премудрости.

– Почему только «наши»? Они общие, наши с вами. Посоветовать вам можно?

– Даже нужно, Ванечка.

– Слезьте с чемодана, Ирэна Романовна.

– Мы же договорились без «Романовны». С какого чемодана?

– Вы все время на Чемодане сидите. Книги выдаете, кошку гладите, компот пьете – и все на чемодане. Вы здесь как горлинка на проводах: только крылья сложила, а уже глазами стреляет, куда новый полет направить. Разве не так?

– Продолжайте, Ванечка, – глухо, севшим голосом попросила Лукьяненко.

– У вас небывалая красота, не бывает такой. Я в библиотеку зайду, гляну: и глаза обжигает. И село все об вашу красоту греется, от пацанвы до отца Евгена.

– Заполыхаю ведь, Иван Алексеевич, тушить придется.

– Это все к тому, что польза от вас здесь немерянная.

– Да какая от меня польза, недоучки-белоручки?

– Вы дело свое знаете, Ирэна Романовна. А дело это самое дальнобойное на земле: из человека скотину книгой выгонять, размеры души наращивать. У вас же все село, за малым прочерком, в читателях. Ребятня вырастет, по свету разлетится, своих детишек нарожает, дедами станут, а вас из памяти никто не выдавит: там «мамзель» вроде иконы висеть будет.

– Вы в самом деле так считаете, Ванечка? – шепотом, с жалобным испугом спросила она. – Я никогда так о себе не думала. Теперь соответствовать придется, да?.. Что вы наделали?!

– Так что, слезайте с чемодана. На свою станцию прибыли. В городе вас локтями затолкают, в кирпичную кубышку, в четыре стены, замуруют. А здесь вы без надрыва, без бабьей зависти на воле бутон свой распускаете.

– Бутон с отросточком. Мы ведь не сельский чертополох с метровыми корнями, что воду с любой глубины достанут. Мы мимозы. Нас поливать не год и не два придется, чтоб не завяли. А кому это надо? – с горькой отрезвляющей силой сдернула с высот библиотекарь. – Вот вам, например, надо это?

Иван не ответил. Не такой уж долгой разверзлась провальная тишина. Но успела полыхнуть в ней Ирэн, распаляясь в постыдной, ярой ненависти к себе, попрошайке, и к истуканно онемевшему Ивану.

– Вот так, Ванечка. Вот и все ваши перлы про красу с полезностью. Стоило их с небес стащить и мордой в бытовуху сунуть, где чужая дочь и кисельная мамка, – эти перлы пшиком и лопнули. Так что, оставим цицеронство для других времен. Перейдем лучше к обещанным перепелкам с половецкими плясками при костре.

Или лишит нас этого старшина Пономарев и даст наряды вне очереди?

– Вы не дали ответить, Ирэна Романовна. Я же испугался, может, не так понял: чтобы ни с того ни с сего счастье предложили…

– Я ничего не предлагала. С чего вы взяли? Это мне Тушхан сегодня утром, когда на соревнование уезжал, руку с сердцем, шестнадцать даргинских ковров, кубачинское серебро с золотом предложил. И удочерение Аиды. А я мотылек неразумный, к перепелкам в прокисшем вине полетела.

– Дайте мне сказать…

– Да ничего! Не надо! Го-во-рить! Отговорили. Кстати, Иван Алексеевич, я давно подметила один ненормальный вывих в вашей цирковой особи. Вы – идеально сложенная, биологически совершенная машина. Но на пороге любого решающего действия на вас нападает столбняк. Вас что, из люльки в свое время выронили? Что за феномен столбняка у старшины морпехов с французским прононсом?

– Это вы про что?

– Ну, хотя бы про поединки. Я несколько раз наблюдала ваши поединки с Тушханом: перетяжка на руках. И каждый раз, когда надо было дожимать его, вы позорно покидали турнир, оставляя Тушхана победителем. А у нас, у баб, в крови растворен древний рефлекс предпочтения именно победителя.

Она била под дых этим вопросом, поскольку всегда осознавала пощаду Пономарева в отношении луноликого хазарина: был Иван свой среди своих на великодушном славянском капище, даря пришлому возможность сохранить лицо, что растворено было в крови Ивановых предков.

– Вы не тем смотрели за нами, – наконец ответил Пономарев.

– Что значит не тем? Я смотрела глазами горлинки, которая на чемодане, как вы выразились… или на проводах сидит. И ей сверху видно лучше остальных.

Она жалила нещадно, с сухо полыхавшими глазами, мстила с истеричной учтивостью, наглухо завернувшись в библиотечный кокон.

– Вы не тем смотрели, – тяжело наехал Иван, – вы смотрели гляделками или задницей на чемодане. А надо – третьим глазом, где, говорят индейцы, душа проживает. Только нет ее у вас.