БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

– Ну-ну, еще не все потеряно.

– Из-вольте п-подробности.

– Третьего мая по вашему донесению охранное отделение взяло в Петербурге вашего конкурента и врага эсэра Гершуни. Случился казус. Наши мерзавцы из тюремной охраны прошляпили: он извернулся передать в ЦК партии письмо, где обвиняет вас в провале и сотрудничестве с нашей охранкой.

– Идио-о-ты, подлецы! – С ним, кажется, начиналась истерика.

– Мы состряпали все, что смогли: подстраховали вас показаниями двух уголовников, подбросили эсерам еще один вариант провала Гершуни. В ЦК состоялось совещание. Наша утка сработала: вас архиактивно защищали Савинков и Брешко-Брешковская. К тому же воссиял ваш ореол патриарха бомбистов.

Решения никакого не принято. Но все висит на волоске, ежели мы безотлагательно не подтвердим ваш героизм. Что у вас в подготовке?

– Готовим теракты против князя Оболенского и генерала Богдановича! – Холодный душ, кажется, пошел ему на пользу: экие собачьи глаза образовались вкупе с тошнотворно-масляным тоном.

– Мелко! – поморщился я. – Это дворянские зайцы. В вашей же ситуации нужно валить медведя. А еще лучше – двух.

Азеф сомнамбулически уперся взглядом в стену. Пожалуй, свою оду страху этот лицедей породит еще не скоро: страх пожирал его самого, заживо, вместе с зародышем оды.

– Да очнитесь вы, черт возьми! – с хамской брезгливостью рявкнул я. – Не время киснуть. Тем более что я не все еще выложил.

– Не все-о-о?! Ну, добивайте.

– Здесь, в Париже, роет под меня комиссия, посланная самим Плеве. Дословно точное напутствие министра членам комиссии: тайные агенты Рачковского – не агенты полиции, а фиктивное прикрытие для революционеров. Пример Азефа: этого мерзавца давно пора повесить. Теперь делайте выводы о Плеве.

Поняв все, он на глазах оживал, восстанавливая гибкость в членах и апломб во взгляде. Поистине бессмертен паразитарный подвид хамельонов.

– Вы… сдаете нам этого «медведя»? – тонко и понимающе усмехнулся Азеф.

Я ощерился:

– Что значит «сдаю»? Я дарю вам единственный способ сохранить вашу многоцветную жизнь.

– Вкупе с вашей, – еще более тонко, почти «филигранно» охамел шпик.

Это уже слишком. Жонглер чужими жизнями с поразительной прытью пытался привязать мою к своей, филерской.

– О моей я сам позабочусь. Я больше вас не утруждаю. Пст-пст. Адью.

Я встал.

– Разговор и все прочее закончено.

– Петр Иванович! Ваше высокопревосходительство! Вы же знаете – я готов сапоги лизать за сей подарок. Плеве – за Гершуни небывалой щедрости гешефт для эсеров! После этого я взмою на эсеровскую вершину.

Наглая дурашка, почему я все время должен подталкивать тебя к сосцам жирной карьеры? Так-то лучше.

– Евно Филиппович (привыкай, милый), мы вели речь, помнится, о двух «медведях».

– Кто еще?

– Столыпин. И ваша вершина станет Олимпом.

– А ваша – креслом министра, когда я сдам тепленькими всех охотников на «медведей».

Горбатого, поистине, могила исправит. Я захохотал.

– Ах, сво-олочь! Ну, иезуит!

Отсмеявшись, мы стали пить. Азеф, оживший и пульсирующий возбужденно, подбивал сальдо-бульдо:

– Петр Иванович, при случае, будучи уже министром, просвятите обожаемого монарха: что такое есть наш с вами незыблемый союз. Вы нашими руками чистите свои ряды, мы вашими – свои. Это и есть высшая стадия либерально-конституционной монархии.

Он извлек из кармашка серебряную луковицу часов.

– О-о, у меня через пять минут… – спохватившись, осекся, – если, конечно, ваше высокопревосходительство не изволит продолжить…

– Мое высокопревосходительство изволит дать настоятельное и не подлежащее дискуссии распоряжение. Невыполнение оного немедленно карается вашим полным провалом, за которым мы понаблюдаем с полнейшим удовлетворением и, если понадобится, окажем активную помощь эсерам.

Я не шутил и был, как никогда, серьезен. Он это понял, меняясь в лице.

– Петр Иванович, об этом не стоило напоминать.

– Условие: ни шагу, ни движения без моего ведома и распоряжения в период охоты на «медведей» в Петербурге. На карту поставлено слишком многое. Расчеты с вами – там же, такса будет повышена полуторно в случае успеха. Я вас больше не задерживаю.

– Исчезаю.

Он нацепил бороду, парик, зашамкал:

– Храни вас Сатана, мсье! Меня ждет моя Жужу.

Я запер за ним дверь. Итак, ваше превосходительство, господин Плеве, не я засылаю комиссию по грешную душу парижского агента. Я засылаю азефов. А их поведение зависит от вашего.

Столыпин же… в нем некий аромат, утоляющая арбузная свежесть. Он буйный ручей, очищающий авгиевы конюшни, где нагажено по колено табуном троянских жеребцов и кобыл. Дай ему Бог силы и терпения. А я дам оповещение о засаде, когда созреет азефова гончая свора.

Гончим надобно ломать хребты на излете, желательно всем и сразу.

А! Вот и стук, свой стук.

Я резво вымахнул из-за стола. Что с тобой, Петруша? Всего лишь деловое рандеву. Но с той, чей магнетизм взял дряхлеющее сердце в клещи.

Она вошла, и пришлось затратить нешуточное усилие, чтобы источать суховатую насмешливость.