БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

Но на допрос и меры к Азефу пока нет сил. Мир омерзительно, чудовищно пуст без Глинки. Душа нестерпимо саднит, не могу спать, похудел на сорок фунтов. Ныне, механически передвигаясь, через силу верша какую-то бумажно-отчетную возню, с ужасом отдаюсь ослепляющей истине: жить незачем, жизнь потеряла все ароматы, вкус, отдает могильной плесенью и терзает одним лишь виденьем – я стреляю через подушку. Мозжат, ноют перебинтованные руки: кажется, я прокусил на левой вену.

Страх теперь неотвязен: знает ли кто о «Протоколах…» в моих руках?

В отделе «Россика» есть комнатушка для отдыха. Мне велено ждать в ней и слушать: как и у Ротшильда в Париже. У них одинаковый ошейник с поводком для агентурных церберов.

Шелестит растворяемая дверь в кабинете, туда входят люди. Раздраженный голос… Витте?! Опять Витте… премьер со свитой у Браудо?

– Александр Исаевич, нельзя же так!

– Тс-с!

– Что означает ваше «тс-с»?

– В публичной библиотеке нельзя так громко говорить и ходить толпой, даже такой сиятельной. Ваш покорный слуга умоляет графа остаться здесь одного.

Витте отсылает сопровождающего в зал.

– Теперь разденьтесь, граф. У меня натоплено. И будем работать.

– Что все это значит? Председателя Совета Министров телеграммой из Парижа приглашают быть у Браудо в библиотеке. Если у вас была нужда ко мне…

– Это у вас нужда ко мне, граф.

Браудо выудил из ящика стола некий флакон, ножичек и, кажется… яйцо?!

– Это все бесподобно. Но просвятите и меня, наконец, о моей нужде к вам. Что вы делаете?

Браудо с треском кокнул яйцо о столешницу. Потюкал со всех сторон, облупил скорлупу. Разрезал облупленный овал надвое ножичком и стал посыпать половинку… кажется, пеплом… из флакона. Наконец, подал Витте.

– Скушайте, граф.

– Но я не голоден! Послушайте, Александр Исаевич, я…

– Это вы послушайте, Сергей Юльевич. Когда барон Альфонс Ротшильд, который нагрел место премьер-министра для вашего зада, посылает вас телеграммой из Парижа к библиотекарю Браудо, как вы думаете, станет этот Браудо тратить время на Витте за какие-то пустяки? Кушайте, пока у меня есть терпение на вас.

Витте с брезгливостью откусил. Его передернуло.

– Однако…

– Кушайте без «однако», я вас умоляю!

Библиотекарь наблюдал сверху вниз с видом коршуна, в когтях у которого цыпленок Витте. Последнего стали буквально сотрясать рвотные позывы, когда Браудо испустил речитатив, от которого у меня пополз мороз по коже:

– Радуйтесь и веселитися! Да проглотится кровь сия не яко отрока сего, но яко падшего Кудра. Да исчезнет имя Христово, и да сгинут гои, верующие в него.

И уподобятся скотам на бойне!

И смоковнице с подрубленными корнями!

И падали смердящей в синайской пустыне!

Его фальцет был фанатично исступленным. Нам бы их веру, их ненависть, тогда империю не сломит ничья сила… «НАМ». Но кто ты сам? Не есть ли ты один из браудовцев, хотя и растворены в крови твоей посвист вьюг да волчий вой с заснеженных равнин? Особенно много последнего… кажется, что я весь соткан из него.

– Что все это значит, наконец? – Витте трясло.

– Это значит, что скоро наш праздник Пурим. Мы чтим свои праздники и допускаем к ним некоторых непосвященных.

– Что это было на яйце?

– Жженая кровь убиенного царевича Дмитрия.

В глазах у Витте боролись отвращение со страхом.

– Если помните, – продолжил Браудо, – на нем оборвалась и сгинула династия Рюриковичей. Столыпин лишь побочная ветвь. Мы даем этот пепел даже не всякому королевскому гою. Но мы-таки дали вам в знак того, что на вас большая надежда.

– Вы не могли прийти с… этим ко мне?

– Приходить ко мне будете вы, Витте. Кто такой библиотекарь Браудо, чтобы мозолить глаза Председателю правительства и сиятельному графу? Но граф обязан ходить в библиотеку, чтобы казаться умным для России.

…Однако! Он не церемонничал с Премьером. Мы все куклы в их руках. И, самое омерзительное, привыкли к этому состоянию, потеряли сопротивление, не делаем попыток выдраться из нашей кукольно-хитиновой оболочки.

«Мы», «их». Кто же ты сам, Рачковский, разберешься ли, наконец?

– Теперь к делу, – подал голос Браудо, – что вы знаете о попе Гапоне?

– Его авторитет достаточно высок у рабочих.

– У Николая Второго была Ходынка. Но ее списали на верноподданические чувства толпы. Теперь вы должны сделать толпу в три Ходынки, в три, Сергей Юльевич! Остальное – наша забота. Сейчас сюда приведут Гапона, а я вас покину. Посоветуйте Гапону организовать демонстрацию к царскому дворцу. На ней на царском страхе перед толпой сумейте выжать из царя Манифест и Конституцию для империи. Вот вам проект Конституции.

Он подал Витте роскошную, в бархатном переплете папку.

– Работайте, Витте, и помните, какое яйцо вы скушали перед нашим праздником Пурим.

За Браудо закрылась дверь. Вскоре в нее вошел Гапон. Вероятно, он был складирован и упакован, как и я, неподалеку. Бог мой! В центре славянской столицы действует виртуозно отлаженный механизм иудейского заговора, направляемого талмудистом, в совершенстве обученным всем законам кротового бытия, которые ничем не уступают нашим конспиративным правилам в зарубежной агентуре.

Витте встал навстречу Гапону: