Беззвёздный и святая (СИ)

— Ты подвергаешь людей опасности, — Алина хочет звучать спокойно. Ей нужно, чтобы он услышал её, и, возможно, одним этим разговором они положат конец ещё одному витку кровопролитной бойни и перетягиванию одеял. — Ты снова начал эксперименты с тёмной материей, это плохо закончится.

Дарклинг приподнимает брови.

— И ты решила мне помешать, даже не вникнув?

— Каньон — недостаточное доказательство твоей жадности?

— Какое это по счёту предательство?

Алина замирает. Губы жмёт и отворачивается, упираясь костяшками в край стола. История их взаимных ударов в спину насчитывает слишком много узелков, чтобы начать тягаться собственными достижениями, но Алина знает: она ведёт в этой игре.

— Ты должна была быть со мной.

Дарклинг не избегает отвратительных людскому слуху формулировок. Алина должна. И она это знает, так звучала её клятва — ему и самой себе. Она обещала не оставлять его.

— Я и так с тобой, — Алина глубоко вдыхает. — Я ждала твоего приезда.

— Мне надоели эти игры в прятки.

— Иначе до тебя не достучаться!

Он трёт пальцами переносицу, а не выдержав, с силой проводит ладонью по лицу.

— Послушай…

— Нам нужно договориться, — Алина понижает голос, поморщившись от собственной вспышки. Каждое их слово слушают по ту сторону.

— Они не понимают договорённостей.

— Снова погибнут люди! Простые люди, Александр!

Дарклинг поднимается на ноги.

— И будут гибнуть, у всего есть цена, — он удивительно терпелив, но слишком ощутим край его рвущегося самообладания. Вот-вот вспыхнет, нагнетаемый последними неделями после бегства Алины. Оно могло бы затянуться ещё на несколько десятков лет, не реши она в открытую вмешаться в растущий межгосударственный конфликт.

— Ты звучишь отвратительно.

— А ты лицемерно. Всё это, — Дарклинг обводит рукой шатёр, лагерь, весь Север, а то и мир, — наша с тобой доска для шахмат. Думаешь, они этого не понимают?

— Даже если понимают.

— Мир не изменить красивыми словами, Алина. Я говорил это тебе не раз. Всегда будут жертвы.

Алина неожиданно срывается следом, уязвлённая, как и раньше, его ледяным тоном и различимым высокомерием. Как же эта сиротка с солнцем в венах не может уразуметь!

— Их было бы ещё больше, не сдерживай я тебя всё это время!

Он дёргается. Едва заметно, но словно от удара. От хлёсткой пощёчины, которую Алина могла бы отвесить. Которую ей бы следовало отвесить вместо этих ужасных слов.

Она прижимает ладонь к губам.

— Нет. Я не это имела в виду!

— Так вот почему ты пошла со мной тогда, — Дарклинг на неё не смотрит. И это оказывается хуже, если бы он когда-нибудь поднял на неё руку. — Сдерживать меня, как пса на поводке?

— Это не так.

Она мотает головой. В отрицании сказанных им и ею слов.

— Я не это подразумевала, ты и сам знаешь!

Дарклинг взмахивает рукой. Почти как разрезом, но лишь обрывая её.

— Замолчи, Алина. Я услышал достаточно, чтобы вновь убедиться в том, что спустя многие годы ты так ничего и не поняла, продолжая гнуть свою линию маленькой святой.

Возмущение вытапливает нахлынувший ужас, но лишь на секунду: подсознательно Алина слышит треск плотины:

— Может, это ты не можешь принять иные правила игры, всё так же не чураясь жестокости, потому что она тебе привычна? Люди устали от войны!

— Я тоже устал! — он рявкает, и Алина отшатывается, на мгновение увидев то, что когда-то сделала с ним их общая непредусмотрительность: тьма отступает из глаз, до того затопив их до краёв, едва не вылившись в набухшие чернотой сосуды. — Я хочу мира для нашей страны и места, где гриши смогут жить спокойно без оглядки на таких чудовищ, как дрюскели, что по-прежнему жгут нас, как монстров из сказок; как шуханцев, разбирающих нас на органы, чтобы понять, где же эта сила запрятана: в лёгких, селезёнке или в печени? Без оглядки на то, что им вот-вот придётся снова сражаться. Но ты по-прежнему держишь меня в рамках чудовища.

«Сделай из меня злодея»

Святые, как она ненавидит эти слова!

Дарклинг дышит тяжело, глядя сверху. Алине бы себе язык отрезать, потому что она не решается протянуть к нему руку.

Он берёт плащ. Без резкости движений, возвращая себе контроль — рывками, скрывая всякие эмоции, доказывающее, что он что-то может чувствовать.

— Что ты надумал?

— Оставайся, — отмахивается Дарклинг, накидывая плащ на плечи. — Я напомню тебе о сути вещей, понимание которых ты так яростно отрицаешь. Может, тогда это отучит мою королеву от вероломности.

Алина не успевает подумать, прежде чем разворачивает его за плечо и замахивается: ладонь простреливает жаром от удара по чужой щеке.

Голова Дарклинга отворачивается. Он замирает. Они оба замирают.

— Да как ты смеешь? — Алина шипит, подступая настолько близко, что лишь слои одежды мешают им впаяться друг в друга. Она дышит яростно в своём бешенстве ему в ямку ключиц: — То, что я делаю, так или иначе связано с тобой. Я отреклась от всего, чтобы дать нам иной шанс. Может, это ты не понимаешь сути вещей? И не хочешь меня слышать? Ты хотя бы раз задумался, почему я сбегаю, почему так поступаю? Думаешь, я не устала каждый раз сталкиваться с тобой?

Дарклинг медленно поворачивается.