Беззвёздный и святая (СИ)

Ей остаётся только послушно посасывать его пальцы, стараясь не думать о том, как выглядит со стороны. Иначе последний оплот здравомыслия ей

откажет.

— Достаточно, — отрезает Дарклинг, высвобождая руку под слишком громкий и влажный звук. У Алины горит лицо.

Они делали друг с другом.. всякое. Но каждый раз он находит способ смутить её.

— Не медли! — Алина рычит, откидывая голову ему на плечо, желая поторопить руку, но не смея пошевелиться.

— Ты мне приказываешь?

Алина не может не охнуть от его голоса. Жмурится, заставляя успокоиться своё сердце, пока между ног всё пульсирует почти болезненно.

Пожалуйстапожалуйстапожалуйста.

Она напрочь забывает о ягодах, об их вкусе, смакуя на языке лишь привкус кожи Дарклинга, когда шепчет, повернув голову. Ему в выимку между шеей и плечом, вжимаясь губами в основание:

— Ну же, разве ты не хочешь посмотреть, насколько твоя хорошая девочка тебя хочет?

Одна ладонь оказывается у неё на шее, сдерживая. Алина вся сотрясается дрожью в предвкушении, когда Дарклинг, наконец, касается её там, где хотелось больше всего.

Она стонет, ведь он знает, как надо приласкать свою королеву, словно дикую кошку.

Она прогибается, вжимаясь ягодицами в его твёрдый член и скулит, когда Дарклинг не медлит: его пальцы, смоченные её слюной, оказываются внутри. Горячо, влажно, так хорошо.

Он не разменивается на долгую ласку, и от набирающих темп движений, от этой заводящей почти остервенелой грубости, Алина не может дышать. Стоны рвутся хрипами, а она сама стремится насадиться глубже, но хватка на шее не даёт шевельнуться больше нужного.

— Не заставляй меня прерываться, дабы отшлёпать тебя, — Дарклинг рычит ей в ухо. Сбито, сорвано.

Этого оказывается достаточно, чтобы оргазм накрыл её с головой одной погребающей под собой волной.

— Александр!

Она дрожит, сотрясается в его руках, но Дарклинг не даёт ей передышки, доводя снова и снова одними влажными, излишне громкими в этой особой тишине звуками, от которых у Алины горят лицо и уши.

Он берёт её пальцами до тех пор, пока у неё в действительности не подкашиваются колени; пока она его имя не стонет сплошной мольбой, сжимаясь вся. И тогда сильные руки подхватывают её, удерживая в объятиях.

Алина дрожит, сжимая ноги, пронизываемая слишком острым удовольствием. Взмокшая, тяжело дышащая, она, наконец, поворачивается в его руках, чтобы столкнуться с бездной аспидных глаз.

Дарклинг усмехается и облизывает собственные пальцы под её широко распахнувшиеся глаза.

— В следующий раз не заставляй меня ждать, — он почти мурлычет, но голод в его голосе обтёсывает кожу, обжигает внутри. Алине кажется, что из неё вычерпали все резервы, но смотря на его взмокший торс, на то, как он вздымается от тяжести дыхания, ей чудится, что их общему вожделению нет конца.

Пусть и стоит она, удерживаемая лишь его руками. Ноги дрожат.

— Непременно заставлю, — Алина обхватывает его шею руками, чтобы притянуть к себе и поцеловать.

Дарклинг прикусывает ей нижнюю губу. Зализывает языком. Зверь под ликом человека.

— Но кто сказал, — его руки скользят по её спине будоражащей щекоткой; Алина вздрагивает, — что сейчас я с тобой закончил?

Алина гортанно стонет ему в рот, пока руки, наконец, находят завязки его штанов.

— Прикажешь мне?

Дарклинг наматывает её волосы на кулак, оттягивая. Алину ведёт от этой властности, когда он целует почти целомудренно её под челюстью.

— Да, моя милая, — он улыбается ласково, прежде чем улыбка становится оскалом.

И ставит её на колени.

========== x. ярость ==========

Алина хочет выглядеть грозно, дышать злостью, а вовсе не казаться обиженной девицей, чьи нежные чувства были задеты.

Алине бы привыкнуть, что упрямство Дарклинга непреодолимо, как гнедые фьорды; ей бы смириться, но она только пуще прежнего выпускает когти и скалится.

Ей бы сдаться, но она спорит с ним до хрипоты, а после рычит, что видеть его не хочет. Только хочет, да прижать к себе покоренного. Но Дарклинг не покоряется, строптивый и упертый, как дикий жеребец; как неукротимая стихия, схлестнувшаяся с волной её сопротивления.

От такого бы дрожать стенам и ползти трещинам: их силы просачиваются штормами в сколах самоконтроля; в том, как Алина голос повышает в ответ на айсберги чужого спокойствия.

Ярость Дарклинга — не в криках, не в попытках демонстрацией физической силы на место поставить. Ото льда в его голосе бы спрятаться за тёплыми шкурами и пляской пламени.

Алина провоцирует его до тех пор, пока не обмерзают пальцы; пока за слоем наледи не оказывается пожар да кипящая смола: от такого обуглятся кости и кожа слезет.

Иной бы страшился, но Алина отвечает тем же, чтобы позднее не поворачиваться на звук открывшейся двери. Не реагировать, чувствуя тепло чужого тела спиной — Дарклинг подходит сзади вплотную. Пальцы — холеные, ненавидимые и страстно любимые — оглаживают плечи призраком прикосновения, прежде чем он Алину в себя вжимает.

Она не может сдержать шумного выдоха, поворачиваясь в сомкнувшихся тисках.

Дарклинг так смотрит, что расплавиться бы под этим взглядом, разлиться морем подле его ног. Но Алина разгорается внутренним светом.