Беззвёздный и святая (СИ)

Ей всё равно, о чём будут шептаться знатные дамы и как это не понравится всем окружающим фрейлинам.

Ей всё равно.

Она заклинательница Солнца, и более всего в этот миг она жаждет увидеть своего правителя.

Сердце трепыхается в своей клетке, грозясь вот-вот выскочить. Всадники рассыпаются внутри бусинами. Дворцовую крепость наполняет фырканье лошадей, цокот и окрики опричников.

Шум нарастает, прежде чем схлопывается, словно накрытый колпаком.

Всё стихает, и верные, вытрепанные бойнями солдаты — люди, гриши, всё есть одно — расступаются, словно взрезанное горячей сталью масло, пропуская вперёд всадника, облаченного в чёрный с ног до головы. Плащ его клубится тенями, изорванными краями ниспадая с седла. Стоит его обладателю захотеть и щёлкнуть пальцами, как тени обретут плоть и острые когти. Станут тем, что зовут равкианским кошмаром.

Тем, что забирает отгрызает человечность по куску — ту, что удерживает сама Алина из года в год.

Она вскидывает подбородок. С той гордостью, что так любима и ненавистна её мужем. С той бравадой, что скрыла бы дрожь, сковывающую всё тело.

Дарклинг останавливается подле неё. Вороной переминается с ноги на ногу, успокаиваемый чужой сильной рукой.

Мир меркнет, как если бы наполнился ночной мглой, как когда-то разлившиеся чернила Неморя. Алина выдыхает, не в силах отвести взгляда:

— Мой царь.

Их необходимость друг в друге сквозит в жадности, с которой она разглядывает его осунувшееся, но всё такое же прекрасное лицо, вытрепанные одежды и растрепавшиеся волосы. Дарклинг выглядит так, словно только шагнул с поля битвы, и горячка войны пульсирует штормами в его глазах.

Но при взгляде на неё, — Алина чувствует, — он замирает.

— Моя царица, — произносит Дарклинг, и углы его губ приподнимается в намёке на улыбку, предназначенную ей одной. Алина не уверена, что не засветится в ответ: всё её внутреннее солнце стремится к бездне его ночи.

Ей надо бы сказать ещё что-то.

Ей надо бы возвестить об этом громко и уверенно, но Алина не видела его так долго. Меньше, чем тянулись все их затяжные разногласия, но эти годы шли не месяцами, не десятками лет — столетиями, пускай их вечность пропустила сквозь пальцы одну только песчинку.

У неё с губ рвутся всхлипы, и Алина крепко их сжимает: знанием, что он был серьёзно ранен; знанием, что остались шрамы, которые не излечить даже лучшим из их целителей.

Алина знает, что при всём своём могуществе, гнедом и беспощадном, Дарклинг мог не вернуться.

Он это понимает: чувствует каждый её надлом и ревущую внутри ярость, которой бы обрушиться на врагов.

Под прицелом многочисленных взглядов, он спешивается. Легко и уверенно, без прожитых за плечами веков, которые не сказываются на нём до сих пор. Его молодость всё так же неестественна для народа, но проще примириться с чудовищем, растерзывающим врагов государства, нежели самим бороться с ним.

Они оказываются на расстоянии шага, по краям своих бездн.

Алина не верит в «долго и счастливо», но жадно глотает каждый миг этой закончившейся разлуки: сладость осознания, что они вновь встретились, чтобы спустя день или год, или десятилетие налететь косой на камень и оказаться по разные стороны; чтобы ей самой затеряться в годах, проучающей его гордыню и упрямство.

Чтобы вновь его ждать и защищать их дом, ведь война, как круг из сомкнувшейся на хвосте змеиной пасти, идёт — и нет ей конца.

— Я принёс победу нашей стране, — говорит Дарклинг.

— И вернулся к тебе, — взгляд его смягчается, кварцем выцветая в сталь, — мой свет.

Следующий всхлип она не может подавить, как и жар, жгущий глаза от необходимости прикоснуться, от тоски, разъевшей её, словно ржавчина — металл.

Алина падает в его руки, обнимая за плечи, за шею, вцепляясь намертво и дыша, словно у неё вот-вот отнимут кислород. Дарклинг пахнет пылью, потом, долгой дорогой и пролившейся кровью; морозом, спокойствием ночи и морской солью. Алина хочет ткнуться носом ему в шею, вдохнуть и тут же им задохнуться, рассыпаться искрами умирающей сверхновой.

Любимый ею враг, ненавистный ею возлюбленный, вросший в сердце шипами — он вернулся.

Дарклинг крепко сжимает руки, вцепляясь в её спину, в волосы.

Наплевать на все королевские условности.

Наплевать на необходимость играть роли.

Свет разгорается в ней сокрушением и спасением, когда Алина берёт в ладони его лицо, выдыхая в самые губы:

— Добро пожаловать домой, мой мрак.

========== xii. шрамы ==========

Комментарий к xii. шрамы

условное продолжение предыдущей части.

пост: https://vk.com/wall-137467035_2524

Вода в ванне пышет паром, словно выдыхая облака тумана. Дышать приходится глубже, с большей жадностью, в попытке урвать кусочек прохлады, а волосы тут же вьются, иссекая всякий королевский лоск.

Алина задумчиво прочёсывает их пальцами. Собственное отражение рисует ей нахмуренные брови и плотно сжатые губы: ей бы не думать о невзгодах сейчас, когда вся Равка ликует и празднует, вытесняя радостью — скорбь.

Они вновь победили.