Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке

Не говоря уже о том, что жёсткие напластования диссонансов, бешеный «варварский» дух и языческая ритуальность «Римских праздников» вполне соответствовали композиторским исканиям своего времени, за атлетической спиной этого опуса – основное наследие Респиги: работы тончайшей выделки, говорящие (также актуальным по тем временам) неоклассическим, необарочным языком или фантазирующие о Средневековье. Главным образом, однако, с идеологией «нового Цезаря»[573] Респиги, скорее всего, разводила его религиозность: большинство работ композитора посвящены христианским темам, а следующим после «Праздников» крупным опусом стала «Хвала Рождеству Христову»[574] – как и центральная часть «Триптиха Боттичелли», сочинение на сюжет о поклонении Младенцу. Эта целомудренная пастораль для трёх солистов, хора и маленького инструментального состава, выдержанная в духе раннего барокко, отталкивается не от образов волхвов, но от истории о приходе пастухов к яслям.

«A l'entrada del temps clar»

В атмосфере нежности и покоя, среди трелей, трепета и мерцания тембровых бликов, рассыпанных тут и там, как цветы под ногами боттичеллиевских граций, начинается и «Триптих». Его первая «створка» – «Весна» – открывается аллюзией на начальные такты одноимённого концерта Антонио Вивальди из цикла «Времена года». Сегодня эту цитату – щебет скрипок в ми мажоре – невозможно не считать, в то время как в 1927 г., когда сочинялся «Триптих», «Времена года» ещё не были хитом. Вивальди стал одной из главных фигур итальянского барокко лишь годом ранее, в 1926-м, когда была сделана сенсационная находка, всколыхнувшая музыковедческий мир: целый архив прекрасно сохранившихся рукописей композитора случайно выплыл из хранилищ салезианской католической школы в Пьемонте. Воспоминание о Вивальди, намёк на фроттолу – одну из самых узнаваемых форм светской вокальной музыки времён Боттичелли, – а также остающаяся неузнанной для большинства слушателей цитата позднесредневековой аквитанской песни-веснянки «A l'entrada del temps clar»[575] – всё это создаёт обобщенный архаизирующий колорит. В мифологическом апельсиновом саду прелестной и невинной, неопределённо-поэтической «старины» в объятии соединяются XII, XV и XVIII вв., а яркие блёстки – колокольчики и фортепиано, арфа и челеста – создают то же странное сочетание воздушности и роскоши, которым дышит «Весна» Боттичелли.

Игра в аллюзии продолжается в «Поклонении волхвов» – центральном звуковом панно триптиха. Её, однако, замечаешь не сразу. Главное, что захватывает слух, – изумительный, сложный колорит этой пьесы, сочетание отстранённого и тоскующего голоса фагота, сумрачных и статичных басов, колышущегося аккомпанемента. Размеренная декламация духовых напоминает о средневековом монашеском пении, а тихий, тусклый церковный хор струнных очень похож на некоторые страницы музыки Чайковского: он, несомненно, связан с увлечением Респиги культовым пением восточнохристианской традиции. Близкий друг композитора, русский хирург Яков Вахман, в прошлом – эсер и агент-провокатор, осевший в Риме в 1910-х и сосредоточившийся на врачебной практике, вспоминал{282}, что Респиги с удовольствием проводил время в греко-католическом аббатстве Св. Нила в Гроттаферрате, посещая службу византийского обряда и изучая нотные кодексы, а также работал в гоголевской библиотеке при русском посольстве в Риме. Вместе с тем в церковном полумраке то и дело вспыхивают пышные, соблазнительные арабески кларнета, флейты и скрипки: они пришли прямиком из русской музыки эпохи модерна и написаны рукой ученика Римского-Корсакова, автора «Шехеразады». Экзотический колорит доходит до апогея, приобретая стилизованные «мавританские» черты, когда на фоне ритма сицилианы – небыстрого, меланхоличного барочного танца – звучат взятые вроссыпь аккорды фортепиано, арфы и челесты. Это чрезвычайно декоративное сочетание тембров с холодным, ярким металлическим звучанием производит очень сильное впечатление, напоминая о нарядах волхвов и принесённых ими сокровищах. Сипловато, матово звучащему фаготу поручены обе ключевые для этой части цитаты – один из символов европейского Рождества, григорианский гимн «Veni, veni Emmanuel»[576], звучащий в унисон с флейтой, и трогательная колядка «Tu scendi dalle stelle»[577], и 100 лет назад, и поныне знакомая любому итальянцу в аудитории. Респиги приводит её в точности, а затем остроумно и незаметно «демонтирует» цитату, варьируя мелодию и ослабляя её узнаваемость так, что она мало-помалу пропадает в ткани пьесы. Процессия – знатных флорентийцев из круга Медичи? Сказочных мудрецов из страны Востока? Озябших ряженых? Усыпанных искусственным снегом фигурок в вертепе?[578] – исчезает вдали.

«Tu scendi dalle stelle»