Текст этот, прекрасно знакомый общине, спустя некоторое время стал настолько базовой культурной ценностью, что мог позволить себе присутствовать в музыке беззвучно – непроизнесённый и неспетый: частью богослужения была в немецкой церкви не только вокальная, но и инструментальная музыка, а именно игра на органе. Если об обязательном наличии органов в кафедральных соборах крупных городов Германии свидетельствуют ещё средневековые документы, то к середине XV в. органостроение было распространено повсеместно. Роль органиста во время мессы регулировалась уставом католической церкви. Музыкант был призван сопровождать литургию игрой по особым дням, при этом основная идея заключалась в чередовании органа с многоголосным пением – для отдыха хористов. Чрезвычайная сложность в построении инструмента и поддержании его в хорошем состоянии, а также трудность игры на нём создала особую узкую экспертизу – часто, построив орган, мастер служил в церкви в течение нескольких лет и десятилетий, следя за ним, украшая службу музыкой и самостоятельно сочиняя её. Звук органа во многом близок голосу, но вместе с тем не антропен по своей природе – он связан с движением воздуха, как при игре на флейте, но оно механизированно и настолько мощно, что мало напоминает человеческое дыхание. Процесс звукоизвлечения спрятан от глаз и «необъясним» для прихожанина; тело инструмента внушительно, вписано в архитектуру храма и вместе с тем строго, ясно иерархически организовано[599]
. Всё это делает орган не просто идеальным инструментом для богослужения, но чуть ли не метафорой Церкви.С приходом Реформации орган сохранил свою роль в немецкой литургии, несмотря на её стремление к простоте: Лютер заботился о донесении смыслов церковного действа до каждого в общине, вне зависимости от возраста и опыта – а не об аскезе как таковой[600]
. Хороший инструмент свидетельствовал о состоятельности конгрегации, а церковные уставы, которые писались соратниками Лютера, почти без исключения отмечали «значительную роль органиста в богослужении, благодаря чему [он] должен был иметь почёт, достаточный досуг и содержание»{292}. Помимо практики чередования с хором, органист мог вовсе заменять его, играя полифоническую музыку[601], или поддерживать, сопровождая поющих для большей устойчивости и звучности, или играть так называемые интонации – небольшие сольные пьесы, во время которых хор имел возможность настроиться.Игра попеременно, вместе с хором, перед ним и вместо него – те «зёрна», из которых выросли истории целых органных жанров. Если в XVI в. во всех этих случаях музыка зачастую сочинялась органистом на месте, в XVII в. импровизация всё чаще уступала место композиции. Ключевые для эпохи барокко, связанные с обширной музыкальной литературой сольные разновидности органной музыки обязаны практике исполнения интонаций и замещению хора. С первыми связан жанр хоральной прелюдии – маленькой пьесы, где хорошо слышна мелодия гимна, ювелирно «вправленная» в инструментальное многоголосие. С игрой в отсутствие хора – целая галерея более развёрнутых органных жанров, где исходный мотив духовной песни мог так искусно разрабатываться, что почти пропадал из вида, – например, хоральная фантазия. Главным, однако, оставалось то, что в большинстве случаев даже сложные органные композиции были генетически связаны с одними и теми же простыми одноголосными мелодиями, знакомыми прихожанам, снова и снова давая этим скромным песням жизнь. Только среди наследия высоко ценимых сейчас авторов и дошедшей до нас органной музыки – пять случаев[602]
совершенно разной работы с хоралом «Христос Господь на Иордан пришёл» за полтора столетия; в действительности количество обращений к нему, вероятно, исчислялось десятками. Восходя к одному и тому же источнику – нескольким тактам мелодии в форме бар, – разные мастера вместе с тем оставались сыновьями своего века: затейливого, беспокойного юного барокко, как Михаэль Преториус, обратившийся к этому хоралу в 1609 г., или возвышенного, страстного барокко позднего периода – как Иоганн Себастьян Бах, работавший веком позже.