После Первой мировой войны до середины 20-х Мартен жил в Цюрихе, Риме и Париже. В 1926 г., возвратившись в Женеву, он участвовал в Международном конгрессе по ритмическому образованию, устроенному Эмилем Жаком-Далькрозом. Несмотря на то что Мартен утверждал, что Далькроза нельзя считать его наставником и что идеи Далькроза не оказали существенного влияния на его музыку, очевидно, что именно с их сотрудничества начался поиск Мартена в области ритма, позже приведший его к спонтанной, органичной интонационно-ритмической пластике зрелых работ. Далькроз был на поколение старше Мартена и тоже представлял собой продукт немецкой и французской культур. Он родился в Вене, где получил начальное музыкальное образование классического толка, а затем переехал в Женеву и поступил в старейшую государственную школу – колледж, основанный не кем иным, как Жаном Кальвином. Ригоризм и строгость, царившие там во всём – от преподавания музыки до спортивных занятий, – тяготили импульсивного ребёнка. Позже он вернулся в Вену, где занимался с самим Антоном Брукнером – исполином австрийского симфонизма, также требовавшим безукоризненной дисциплины и послушания; Далькроз вспоминал, что тот называл его «тупым французом»{364}
, но в то же время внимание, которое в классе Брукнера (в прошлом – церковного органиста) уделялось импровизации, поразило его. Годом ранее Далькроз посетил Алжир, где работал ассистентом дирижёра. Соприкоснувшись с традиционной арабской музыкой, основанной на иррегулярной метрике, он был захвачен органичностью и сложностью её устройства. Как и при импровизации, для воспроизведения арабских ритмов требовалось исключительное владение телом, сочетание свободы и выносливости, филигранная координация движений и ряд особых психомоторных навыков, развитием которых не занималась академическая педагогика. Поучившись в Париже у французских классиков – Габриэля Форе и Лео Делиба, Далькроз вернулся в Женеву и начал преподавать фортепиано и музыкальную теорию. В ходе своих занятий он разработал метод обучения детей, который можно грубо описать как кинестетическое сольфеджио, – он подразумевал ходьбу, прыжки, бег, жесты, находившиеся в тесной связи с музыкой, которая импровизировалась на рояле; в первую очередь – с её ритмической стороной, но также другими параметрами. Гимнастика Далькроза – не спорт и не танец, она была направлена на мышечное освобождение и координацию моторных импульсов с механикой музыкальных процессов. Тело в ней понималось «как посредник между звуками и мыслью»{365}. Затем Далькроз работал в Германии, где в 1913 г. ему удалось с большим успехом поставить по своему методу «Орфея и Эвридику» Глюка; посмотреть на экспериментальную школу Далькроза в Хеллерау приезжали Сергей Дягилев и Вацлав Нижинский, а его пластические находки затем использовали в хореографии «Весны священной» – балета, музыка которого построена на абсолютной гегемонии ритма. В 1915 г. Далькроз открыл в Женеве собственный институт, к 1920 г. существовали его последователи в России и США.Мартен был уже известным в Швейцарии композитором; находясь в Париже, он испытал влияние американского джаза, чрезвычайно типичное в тот период для многих его коллег, от Стравинского до Хиндемита: это составные ритмы, синкопирование[709]
, ритмические контрапункты – сопряжение двух или более независимых рисунков. В 1926 г. Мартен основал Женевское общество камерной музыки и выступал на его концертах как пианист и клавесинист, играя редких по тем временам авторов эпохи французского барокко: Куперена, Марена Маре, Жан-Филиппа Рамо. Моторность старинной танцевальной музыки и прихотливый, театрализованный, сложный «речевой» этикет, свойственный клавесинному исполнительству XVII в., усилили интерес Мартена к ритму. Он провёл два года, занимаясь ритмической гимнастикой и импровизацией непосредственно под руководством Далькроза, а затем преподавал в его институте почти десять лет – до 1937 г., параллельно занимая должность профессора по классу ансамбля в Женевской консерватории, печатаясь как музыкальный публицист и возглавляя частную экспериментальную школу. Результатом изысканий Мартена в области ритма стала сложная система: с одной стороны, она апеллировала к физиологии человека – от простых рисунков, связанных с парностью конечностей и базовыми движениями тела, до сложных паттернов, восходящих к жестикуляции, мелкой моторике или артикуляционным движениям языка. С другой – Мартен занялся анализом поэтических размеров в диапазоне от средневековых латинских гимнов до александрийского стиха классицистической традиции. Отчасти обусловленный телесностью – к примеру, возможностями дыхания и артикуляционного аппарата человека, – вместе с тем ритм в поэзии имеет более абстрактную природу, а значит, непосредственно близок музыке.