Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Солнце клонилось к закату, когда мы припарковались на Саут-Клифф-драйв напротив нашего бывшего дома. Где сейчас мама? Наверняка уехала, когда поняла, что дом пуст.

Отец достал откуда-то бинокль и стал медленно водить им, пытаясь заглянуть в окна гостиной. Он постоянно крутил колесико, настраивая резкость; мне показалось, что прошло не меньше часа, хотя в действительности это не заняло и десяти минут.

— Проберись внутрь и посмотри, там ли твоя мать, — приказал он мне. — Я хочу знать. И смотри, не попадись.

Отец, похоже, считал, что она в доме, но почему? Он что, думал, она умерла? Мне совсем не хотелось это выяснять.

— Давай, шевелись!

Он толкнул меня к дверце.

Пригнувшись, я перебежал через улицу, чтобы никто меня не увидел. Напротив жил мой приятель Билли, но я не горел желанием снова увидеться с ним или с его семьей. Когда мы в темноте уезжали оттуда, его мать наблюдала за нами через боковое окошко. Мне никогда не забыть ее сердитых глаз. Она ненавидела отца, и я ее не винил. Я тоже его ненавидел.

Тяжелая деревянная дверь гаража стояла открытая, и я проскользнул внутрь. Сердце у меня упало при виде маминого старого коричневого «Форда», оказавшегося внутри. Она должна быть дома — и если она жива, то наверняка в ужасном состоянии, ведь тут очень холодно и совсем пусто.

Но что я скажу, если она меня заметит? Прости, что бросил тебя? Если она лежит в доме мертвая, то это моя вина — я ее убил, разбив ей сердце. Мне хотелось броситься бежать вниз по улице, подальше от этого ужаса. Может, мистер Пино пустит меня пожить у себя в кладовой.

Я открыл дверь подвала и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Когда я начал различать знакомые черные с зеленым плитки на полу, то потихоньку двинулся вверх по лестнице, стараясь, чтобы ступени не скрипели. Поднимаясь в гостиную, я молился, чтобы она оказалась пустой, но уже понимал, что там увижу.

В свете вечернего солнца мне отчетливо было видно маму, скрючившуюся в углу. Ее одежда лежала там, где отец ее оставил — на грязном матрасе. Мамино лицо кривилось от страдания. Она подняла голову, но не заметила меня. В пустых глазах не отражалось никаких эмоций. До этого момента я не представлял себе, как выглядит полная безнадежность.

Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Зарыдав, я упал на колени.

Глаза мамы ожили, когда она поняла, что это я. Ей не удавалось подняться с места, и я заставил себя встать и подойти к ней, перешагнув через матрас и груду одежды.

Мама схватила меня в объятия.

— Не бросай… меня… здесь, — бормотала она, цепляясь за мою рубашку и крепко обхватив за шею.

— Ты мой старший сын… помоги мне… прошу!

— Мне… мне так жаль! — бормотал я, уткнувшись ей в плечо.

Мамины слезы промочили мне рубашку, пока мы стояли, крепко обнявшись.

Внезапно у меня зашевелились волосы на затылке, как в тот раз в Альбукерке, когда отец застал маму, прячущую его почту. Я обернулся и увидел, что он стоит в паре шагов от нас с искаженным от ярости лицом. Но мне было все равно. Ничто не будет страшней момента, который я сейчас пережил.

— Черт, ты не можешь справиться даже с такой простой задачей! — рявкнул он, вырывая меня из маминых объятий. Он оттолкнул ее в сторону, но мама не упала. Она ухватила меня за рубашку и потянула к себе, но отец снова ее толкнул, и рубашка порвалась.

— Терстон, оставь мне хотя бы Дэвида! Пожалуйста!

— Тельма-Лу, убирайся из этого дома. Сейчас же! Отправляйся в психушку или к своей матери-шлюхе, но освободи дом. Нам ты не нужна.

Отец поволок меня к входной двери. Мама рухнула на пол, рыдая и сотрясаясь всем телом. Руки и ноги у нее дрожали. Если бы горе убивало, она была бы уже мертва. Я подумал, что ей, возможно, даже лучше было умереть, и тут же возненавидел себя за такие мысли.

Крепко сжимая мою руку, отец протащил меня по улице и затолкал в «Рамблер». Он залез на водительское место, завел мотор и вдруг изо всех сил заехал мне в лицо кулаком. Я ударился головой о стекло, в ушах зазвенело. Но боли я почему-то не почувствовал.

— Ты никогда не станешь мужчиной! Надо было оставить тебя с ней, жалкий ты трус!

Отец был прав: я действительно трус. Как еще назвать сына, который не смог защитить свою беспомощную мать? Мне не хватило духу противостоять отцу — и спасти мать. Хороший сын остался бы с ней.

Когда мы вернулись домой, Сэм и сестры стали спрашивать, где мы были, но я ничего не сказал.

В тот день что-то внутри меня сломалось.

Много ночей после того мне снилась мама. Она молила о помощи, а отец бил ее по лицу, и я не мог ничего сделать. В других снах отец толкал ее, и мама падала на пол. Когда я к ней подбегал, она уже была мертва. Я поднимал голову и видел, что отец целится в меня пистолетом.

Отец не верил в бога, а я — да. В самых страшных кошмарах я слышал голос господа, который говорил:

— Тебе нет прощения за то, что ты сделал с матерью. Ты — пропащая душа.

Я молил дать мне еще шанс и просыпался.

* * *