Ближе, чем ты думаешь

Эми взглянула на Бутча, спящего на полу. Потом посмотрела в окно. День был теплым и солнечным, как и обещал прогноз.

Но она уже знала, что никуда не пойдет.

Она достала телефон и набрала номер начальника полиции Стонтон-Сити Джима Уильямса. Он всегда нравился Эми: мужчина, сочетавший в себе непринужденность манер с искрометным юмором. К тому же он с готовностью признавал свои ошибки и постоянно поучал своих подчиненных, что лучше извиняться за неправоту, чем потом влипать в серьезные дела. Смирение в разумных количествах было отличительной чертой шефа полиции Стонтона.

После того как они обменялись привычными шутками, Уильямс спросил:

— Ну, и чем я могу посодействовать сегодня доблестному округу Огаста?

Помня о том, что Дэнсби постоянно наказывал ей не разглашать свое расследование, она отделалась обиняками.

— Да так, пытаюсь кое-что расследовать, но конкретного обвиняемого пока нет, — сказала она, хотя на деле все было, конечно, далеко не так. — Могу ли я надеяться попасть в ваш архив?

— Стоп, а я что, буду выступать ответчиком? — пошутил он.

— Рановато пока, — поддразнила она в ответ.

— Ладно, — сказал он. — Встретимся на вокзале через пятнадцать минут.

Спустя пятнадцать минут она была там. Еще через пятнадцать минут она уже сидела за столиком в глубине архива.

К тому времени, когда стало вечереть, она как могла быстро просмотрела все нераскрытые дела об изнасилованиях, которые только смогла найти, стараясь ничего не упустить. В Стонтоне проживали примерно треть населения округа Огаста, поэтому и случаев там было меньше. Большинство из них было легко исключить: злоумышленник был не того роста, веса или цвета кожи. Лишь в несколько дел она вчитывалась по-настоящему, штудируя полицейские отчеты, чтобы понять, на верном она пути или нет.

Так или иначе, она закончила копаться в этих делах ближе к полуночи.

И за все потраченное время так и не наткнулась на насильника, предпочитавшего говорить шепотом.

Глава 40

Мои родители еще трижды пытались связаться со мной, оставляя на крыльце записки в пятницу, субботу и воскресенье.

В первой они просили меня пересмотреть мою точку зрения на их ходатайство об опеке над Алексом. Во второй говорилось: «Может, пообедаем вместе, пообщаемся?». Там же они предлагали деньги для найма адвоката. В третьей писали, что они за меня молятся и надеются получить от меня хоть какую-то весточку.

Но все это было фальшью. Конечно, мой гнев на них за выходные слегка приутих, но это вовсе не означало, что я готова была вновь раскрыть им свои объятия.

Похоже, к понедельнику они поняли, что мне для раздумий необходимо какое-то время, поскольку в тот день записки от них не оказалось. Не было ее и во вторник.

Я почти растворилась в странноватой рутине, поглотившей меня в эти дни. В «Доме вафель» я работала с одиннадцати до семи, плюс любые дополнительные смены, на которые я могла выйти, лишь бы доставить удовольствие клиентам, а вернее — получить от них достаточно чаевых, чтобы их хватило на взносы по ипотеке, то есть сохранить наш дом.

Когда я возвращалась домой, каждая моя косточка ныла, ноги дрожали, а вся я источала запах жира и подгоревшего кофе. И я вновь и вновь опускалась в кресло для кормления, держа на коленях плюшевого медвежонка, мистера Снуггса, и все думала, думала, думала об Алексе.

Несколько раз заходил Маркус. После того как Бен слинял, он часто навещал меня. Мы заказывали еду с доставкой (причем платил всегда он), смотрели фильмы, играли в настольные игры — такая вот история. Келли все время работала допоздна, так уж, видимо, повелось с тех пор, когда я виделась с ней в последний раз, так что нам обоим нужна была компания.

Время от времени я созванивалась с Тедди. Вроде бы они с Венди не спешили вновь сходиться и не часто виделись. Я всеми силами старалась помочь брату в этом.

Были и такие вечера, когда я просто не могла с кем-то видеться, поэтому оставалась дома, пытаясь ни о чем не думать. Тем самым я старалась освободиться от навязчивых мыслей о пропавшем ребенке и сбежавшем муже, которые до недавнего времени были моим миром. Я была готова с головой влезть в зомбоящик, чтобы в конце концов заснуть под какое-нибудь кулинарное шоу или под эпизод «Касла», лишь бы угомонить свой собственный внутренний пульт управления.

Срабатывало подобное далеко не всегда. Я настолько была охвачена собственным несчастьем, что даже не могла уследить за тем, что происходит на экране. Иногда я обнаруживала, что пла́чу, причем этот плач не поддавался никакому контролю, или откровенно реву в подушку, будучи не в состоянии сопротивляться нахлынувшему на меня цунами отчаяния.

В такие моменты я как нельзя более отчетливо осознавала, насколько реальна для меня возможность оказаться осужденной за преступления, которых не совершала. Два преступления и два наказания. Одно грозило мне пятью годами тюрьмы. Другое, причем гораздо более серьезное — потерей моего ребенка. И сроком, полагавшимся за него, была вся жизнь.