Теплый округлый животик; за последнее время она заметно прибавила в весе.
Ребенку в ее чреве было два месяца и шесть дней.
Лежа в постели, он гладил и целовал ее живот, прижимался к нему щекой. Удивлялся, что светлая кожа натянута на нем туго, как на барабане, несмотря на малый срок. Жизнь переполняла ее, она лучилась здоровьем! Чтобы обеспечить Младенцу правильное питание, она придерживалась строгой диеты. Никаких таблеток, кроме витаминов. Она закончит
Он должен был защитить ее, даже от ее собственных воспоминаний о прошлом – запутанном, безалаберном, полном беспорядочных связей и в то же время невинном, как прошлое капризного ребенка.
Дивясь красоте ее тела, он словно погружался в транс. Эта женщина – его жена. Да, его жена!
Эта изумительная мягкая кожа – живая оболочка ее красоты!
И, как море, эта красота непрерывно менялась. Будто из-за оттенков света или под воздействием лунного притяжения. Ее душа была для него загадкой, пугала его. Как теннисный шарик, опущенный на струю воды: дрожит, едва не падает, то поднимется, то опустится, то поднимется снова… В Англии она хотела умереть. Если бы он не вызывал врача раз за разом… Закончив работу над фильмом, она совсем расклеилась: измученная, опустошенная, выглядела старше своего возраста. Но, вернувшись в Штаты, за несколько недель она полностью поправилась. Теперь, на третьем месяце беременности, она выглядела лучше, чем когда-либо. Даже утренние приступы тошноты поднимали ей настроение. Она была совершенно нормальной! И у нее это прекрасно получалось! В ней появились прямота и простота, которых он прежде не замечал. Нет, замечал, но только на читке пьесы, в роли Магды.
Прочь из города. Прочь от любопытных глаз. Прочь от чужих ожиданий. Она носит его ребенка.
Снова, спустя долгие годы, стать отцом. Почти в пятьдесят.
Летом Драматург часто приезжал на Галапагос-Коув, правда с другой женщиной. Бывшей своей женой. Когда оба они были моложе. Вспоминая об этом, он хмурился. Но что он, собственно, помнил? Ничего особенного. Словно листал пожелтевшие от времени страницы, наброски пьес, начатых в лихорадке вдохновения, отложенных и забытых. В такие моменты кажется, что вдохновение никогда не пройдет, что ты ни о чем не забудешь. Он тяжело вздохнул. Поежился от приморской сырости. Нет, сейчас он счастлив! Вот его новая молодая жена, бежит с холма на каменистый пляж, живая, проворная, слегка безрассудная, как своенравный ребенок. Нет, точно: раньше он не бывал настолько счастлив.
Крики чаек. Ну почему в голову лезут ненужные мысли?
– Сюда, Папочка!
Она уже спустилась вниз, пробравшись меж скользких, поросших мхом камней и океанского мусора. Возбужденная, как ребенок. На пляже было больше гальки, чем песка. Прибой пенился у ее ног, заливал ботинки, но ей, похоже, было все равно. Отвороты брюк цвета хаки тоже испачкались и промокли. Светлые волосы трепал ветер. На щеках блестели слезы, глаза у нее были очень чувствительные и легко начинали слезиться.
– Эй, ну давай же, Папочка!
Прибой так шумел, что ее почти не было слышно.
Ему не понравилось, как она спускалась к воде, но он понимал, что не стоит взывать к ее осторожности. Лучше уж промолчать, иначе между ними вновь установятся нездоровые отношения – жена начнет капризничать и накручивать себя, а он станет изображать отца: изводить ее ворчанием, упреками и встревоженным видом.
Нет уж, хватит. Драматург не дурак.