Блондинка

Он засмеялся и стал спускаться следом. Камни были предательски скользкими. В лицо ударила россыпь водяных брызг, стекла очков тут же помутнели. Обрыв был невысок, всего футов пятнадцать, не больше, но спуститься по нему, не поскользнувшись, было непросто. Поразительно, как ловко она сбежала вниз, будто обезьянка. Он подумал: Да ведь я ее совсем не знаю! Эта мысль приходила ему в голову по десять раз на дню. И по ночам, когда он просыпался и слышал, как жена тихонько постанывает, что-то бормочет и даже смеется во сне. Коленные суставы у него работали неважно, и он едва не вывихнул запястье, ухватившись за камень в попытке сохранить равновесие. Он запыхался, сердце колотилось в груди, но улыбка светилась счастьем. Он тоже бодр и подвижен – с поправкой на возраст.

На острове Галапагос-Коув их считали отцом и дочерью, пока не узнали, кто они такие.

Тем вечером он повел ее ужинать в гостиницу «Китобой», чуть севернее дома. Они держались за руки при свете свечей. Хорошенькая молодая блондинка с тонкими чертами лица, в белом летнем платье; высокий худощавый мужчина с покатыми плечами и морщинистыми щеками. На вид гораздо старше ее, вежливый, воспитанный. Глянь на ту парочку. У женщины такое знакомое лицо…

Наконец он одолел спуск, спрыгнул, подошвы утонули в песке. Оглушительно шумел прибой. Она запустила руки ему под свитер, под рубашку, обняла за талию. На обоих были одинаковые темно-синие вязаные свитеры, заказанные по каталогу «Л. Л. Бин»[72]. Оба тяжело дышали и смеялись так, словно едва избежали опасности. Но какой? Она привстала на цыпочки и крепко поцеловала его в губы:

– О Папочка! Как же я тебе благодарна! Это лучший день в моей жизни!

Видно было, что она ничуть не кривит душой.

5

Здесь этот дом называли «Капитанским», иногда – домом Ягера. Построили его в 1790 году для капитана дальнего плавания на отвесном обрыве над океаном. Густо разросшиеся кусты сирени защищали от уличного шума, в особенности летом, когда движение на 130-м шоссе становилось весьма интенсивным.

«Капитанский дом» был «домом-солонкой» – типичным для Новой Англии сооружением из побитых непогодой камня и дерева, с покатой крышей, узенькими оконцами и странной планировкой: узкими прямоугольными комнатами с низкими потолками; наверху комнатки были совсем крохотными и продувались всеми ветрами. Зато внизу находились огромные каменные камины, где человек мог встать в полный рост, с закопченными кирпичными плитами; на дощатых полах лежали плетеные коврики, такие же старые и выцветшие, немые свидетели былых времен. Деревянные плинтусы и лестничные перила были вырезаны вручную. Мебель по большей части старая, антикварная, тоже ручной работы. Столы, стулья и застекленные шкафчики восемнадцатого века в стиле Новой Англии – ровные поверхности, простота прямых линий, в каждом предмете чувствуется пуританская сдержанность и практичность.

Стены первого этажа были украшены морскими пейзажами и портретами каких-то мужчин и женщин. Судя по примитивности, эти работы были аутентичным «народным искусством». Здесь были пошитые вручную стеганые одеяла и подушечки для иголок. И везде старинные часы – напольные, судовые, немецкие часы в стеклянных футлярах, часы с музыкой, настольные часы в фарфоровых корпусах, покрытых тусклой от времени черной глазурью. («Смотри! Все они остановились в разное время», – заметила Норма Джин.)

Кухня, ванные комнаты, а также все электрические приспособления были относительно современными, поскольку дом неоднократно ремонтировали (что стоило немалых денег). Но в «Капитанском доме» все равно пахло стариной и безжалостной мудростью Времени.

Особенно в подвале без окон, с низким потолком и земляным полом. Сюда надо было спускаться по деревянной лесенке, грозно скрипевшей под ногами, и светить фонариком, выхватывая из тьмы ажурное плетение паутины. Здесь стояла масляная печь, – к счастью, топить ее летом не было нужды. И еще здесь пахло чем-то сладким и влажным, вроде подгнивших яблок.

Но зачем спускаться в подвал? Они и не спускались. Долго сидели на застекленной террасе, любуясь океаном; пили содовую с лимонным вкусом, держались за руки и говорили о том, что будет в ближайшие несколько месяцев. В доме было очень тихо: телефон еще не провели, и они рассуждали, как же хорошо без телефона. «Зачем он? Чтобы нам названивали все кому не лень?» Нет, конечно, телефон нужен. Без телефона никак. Особенно Драматургу – ведь он страстно любил свою работу и его карьера зависела от переговоров с другими людьми.