Блондинка

Этот фильм был ее жизнью.

Они лишь недавно стали любовниками. Чувства их были нежны & эфемерны, как паутинка. Розлин спит в постели, соблазнительное тело прикрыто одной лишь простыней, а он, ее возлюбленный Гай, нежно склоняется над ней, чтобы разбудить поцелуем. Розлин тут же привстает, обнимает его за шею обнаженными руками, целует его в ответ с такой страстью, что забывает на секунду о болезненном жжении во рту, об ужасах & несчастьях собственной жизни. О, я люблю тебя! Я всегда тебя любила!

Она снова увидела фотографию красивого мужчины, в рамочке, на стене в спальне Глэдис. Это было так давно, но воспоминание такое яркое! Дом назывался асьендой. Стоял на улице под названием Ла-Меса. В тот день Норме Джин исполнилось шесть лет. Видишь, Норма Джин? Этот человек – твой отец.

Розлин лежит обнаженная под простыней, Гай одет. Предстать голой на экране или на фоне жатого красного бархата – значит выставить себя напоказ, стать уязвимой, словно морская тварь, неосмотрительно покинувшая свою раковину. Особенно если ступни у тебя голые – боже, какой стыд & позор! Позор с мрачным эротическим привкусом. Когда они целовались, Розлин вздрагивала. Видно было, как бледная кожа ее покрывается пупырышками. Кусачие красные муравьи! Крошечные ранки, через них в вены проникает яд, накапливается в мозгу. Однажды он ее убьет, но не сегодня.

Поцелуй должен причинять боль. Мне нравятся твои поцелуи, от них мне больно.

Монро была суеверна, а потому редко смотрела отснятый днем материал, но в тот вечер она явилась на просмотр с Гейблом. Мы смотрели новую сцену, и она оказалась потрясающей. X. отвел Монро в сторону, взял ее руки в свои, поклонился и поблагодарил за работу. Боже, до чего же здорово, говорил он. Так тонко, за пределами секса. В этой сцене она была настоящей женщиной, а Гейбл – настоящим мужчиной. Просто душа за них болела. Совсем не похоже на обычную киношную муть. X. уже пропустил несколько стаканчиков виски и теперь раскаивался, что несколько недель ругал Монро на чем свет стоит (но не в лицо), рассказывал о способах, которыми хотел бы ее убить, а мы смеялись.

– И если я еще хоть раз усомнюсь в тебе, дорогая, можешь дать мне хорошего пинка под зад, договорились?

Монро шаловливо рассмеялась:

– Как насчет хорошего пинка по яйцам, а?

Ты ведь моя подруга, Флис, верно?..

Ты же знаешь, Норма Джин, что да.

Ты ведь неспроста вернулась в мою жизнь.

Я всегда тебя знала.

Так и есть! Как же я тебя любила.

Я тоже любила тебя, Мышка.

Мы ведь хотели сбежать, ты и я, помнишь, Флис?

Так мы и сбежали! Что, не помнишь?

Мне было страшно. Но я доверилась тебе.

Ох, Мышка, зря. Я никогда не была хорошим человеком.

Неправда, не говори так, Флис!

К тебе-то я хорошо относилась. Но сердце у меня было дурное.

Ты была добра ко мне. Этого я никогда не забуду. Вот почему я хочу кое-что тебе подарить, прямо сейчас. И в завещании тоже кое-что оставлю.

Эй, что ты такое говоришь? Да ну, на хрен, такие разговоры.

Но это жизнь, Флис. Знаешь, в фильме – ну, в котором я сейчас снимаюсь – один ковбой мне говорит: Всем нам рано или поздно придет конец.

Черт! Что тут смешного?

Я и не думала смеяться, Флис! Иногда я, конечно, смеюсь… Но это не тот случай.

Все равно не понимаю, что тут смешного. Видела когда-нибудь мертвецов? Я видела. Причем совсем близко. От них пахнет. Они ничуть не смешные, Норма Джин.

О, знаю, знаю, Флис. Дело в том, что эта фраза – «Всем нам рано или поздно придет конец» – расхожее выражение. Клише.

Что?

Эти слова уже звучали раньше. Много раз.

Так вот почему это смешно?

Да не смеялась я, Флис. Не сердись на меня, пожалуйста.

Все слова уже звучали раньше. Что ж теперь, смеяться над каждым словом?

Прости меня, Флис.

В приюте ты была такая грустная. Так плакала каждую ночь, словно тебе разбили сердце. Даже описаться могла.

Ничего я не писалась!

Девочкам, которые писались в кровать, подкладывали вместо простыни клеенку. Как же противно воняло! И всегда от Мышки.

Флис, это неправда!

Черт, я плохо с тобой поступала. Зря.

Но, Флис, ты не делала ничего плохого! Ты меня защищала.

Да, защищала. Но все равно вела себя неважно. Мне нравилось смешить других девчонок.

Ты и меня смешила.

Знаешь, мне очень стыдно, Норма Джин. Я украла у тебя рождественский подарок, а ты тогда так плакала.

Нет.

Ага, это я его украла. Оторвала этому чертову тигренку хвост. Наверное, из зависти.

Я не верю тебе, Флис.

Это был маленький полосатый тигренок, и я первым делом оторвала ему хвост. Какое-то время прятала его у себя в постели, а потом выбросила. Наверное, мне стало стыдно.

Ох, Флис. А я-то думала, ты меня л-любишь.

Но я любила тебя! Больше всех. Ты была моей Мышкой.

Прости, что я бросила тебя. Другого выхода не было.

Мать твоя еще жива?

О да!

Ты так много плакала. Наверное, потому, что мать тебя бросила.

Моя мать была больна.