Блондинка

Вам, наверное, казалось, что Гейбл не такой, как остальные? Что такой человек, в отличие от всех нас, не может через несколько недель умереть от сердечного приступа?

Теперь, когда Монро шел уже тридцать пятый год, становилось ясно, что ей уже никогда не стать Девушкой. Волосы у нее преждевременно поседели, стали похожи на туманную дымку, а глаза! – эти по-прежнему красивые глаза всегда слезились и смотрели в никуда (но на пленке этого не было видно, между Монро и кинокамерой всегда была любовь). И даже когда ты говорил с ней, у нее был такой вид, словно тебя там нет, словно рядом с ней не человек, а образ из сновидения, исчезающий без следа. И однако же, Монро почти никогда не отвечала невпопад, часто острила, была весела, «исполняла» Мэрилин, чтобы вы улыбнулись.

В этой сцене Принцесса-Блондинка (в блузке, слаксах и сапогах) и Темный Принц (в ковбойском наряде и широкополой шляпе) вдыхали резкий запах полыни. Ночь была тихая, звездная. Киномузыка звучала почти неслышно. Вдалеке мерцали огни Рино, небо над городом было окрашено странными фосфоресцирующими отблесками, как темная вода ночного моря.

Она сказала:

– Забавно, что все вот так заканчивается!

Он возразил:

– Не надо говорить таких слов, милая. Для тебя еще ничего не кончено, у тебя еще все впереди.

Она пояснила:

– Я хотела сказать – здесь, в пустыне Невада. Мистер Гейбл…

– Сколько раз говорить, Мэрилин, что для тебя я просто Кларк?

– К-Кларк! Когда мама была маленькой, она делала вид, что вы – мой отец. – Норма Джин выпалила эти слова на одном дыхании и тут же поспешила исправить ошибку: – Вернее, когда я была маленькой, мама делала вид, что вы – мой отец.

Гейбл усмехнулся. Похоже, это была искренняя усмешка.

– Так давно?

Она, вцепившись ему в руку, возразила:

– Да перестаньте! Я не так уж давно была маленькой, К-Кларк.

Он добродушно заметил:

– Черт, я ведь уже старик, Мэрилин. Сама знаешь.

– О мистер Г-Гейбл, вы никогда не состаритесь. Все остальные приходят и уходят. Вот я, к примеру, просто блондинка. Блондинок на белом свете полным-полно. Но вы, мистер Гейбл, вы будете жить вечно.

Она так жалобно произнесла эти слова, что Кларк Гейбл по-джентльменски согласился:

– Конечно, милая. Как скажешь.

После нескольких сердечных приступов у него осталось неприятное предчувствие неизбежной смерти. Несмотря на это, он (в отличие от остальных) никогда не ворчал на задержки в съемках, не жаловался на постоянный стресс из-за непредсказуемого поведения Монро. Просто она нездорова. Она бы и рада поправиться, но не может. Не жаловался он и на то, что работать приходилось в пустыне, под палящим солнцем. Играя Гая Лэнгленда, работал без дублера и сам исполнял все трюки. Даже угодил в ситуацию, когда зацепился сапогом за веревку и грузовик какое-то время тащил его по земле со скоростью тридцать пять миль в час. О, Гейбл понимал, что смертен! У него, однако, была молодая жена. Она была беременна, а значит, он проживет еще долгие годы. Чтобы смотреть, как взрослеет его ребенок.

В прежнем Голливуде так бы и произошло.

Волшебная сказка. Блондинка-Актриса и сама была готова поверить в эту волшебную сказку, написанную мужчиной специально для нее, как признание в любви. Была готова поверить, что отважная Розлин спасла табунчик диких мустангов. Верила даже, что диких мустангов вообще можно спасти, хотя раньше их было много сотен, а теперь осталось всего шесть, один из них – жеребенок. Встревоженный жеребенок, не отходивший от матери. Их заарканили доведенные до крайности мужчины, но все равно этих животных можно было спасти. Спасти от смерти под ножом мясника, чтобы не пошли псам на корм.

Здесь не было романтики Дикого Запада. Ни мужества, ни идеализма. Только депрессивный «реализм» для американской публики. Пусть знают, как оно бывает «на самом деле»! Спасти мустангов могла одна лишь медленно закипающая Розлин. Одна лишь Розлин – в аккуратном исполнении Блондинки-Актрисы под руководством чуткого режиссера – способна была со всех ног броситься в пустыню, разъяренная мужской жестокостью. («Не нужно крупных планов. Не хочу, чтобы публика видела, как я ору во всю глотку».)

Она кричала мужчинам: Лжецы! Убийцы! Лучше бы друг друга поубивали! Она кричала в безлюдной невадской пустыне, пока не сорвала голос. Пока изъязвленная полость рта не начала пульсировать от боли. Пока в натруженных глазах не лопнуло еще несколько капилляров. Пока сердце не начало стучать так, что того гляди разорвется. Ненавижу! Лучше б вы сами сдохли!