– Они в-великие люди. Великие американцы. Я глубоко чту их как людей, добившихся всемирного признания и славы на своем поприще. Хотя с чисто ж-женской точки зрения быть за такими з-замужем очень непросто.
Тут она заплакала. Поднесла к глазам скомканную бумажную салфетку – нет, то оказался белый носовой платок. Дама с металлическим голосом, репортер одного из таблоидов, осмелилась спросить: не кажется ли МЭРИЛИН МОНРО, что она «потерпела полный провал как женщина, жена и мать»; от такой неслыханной наглости все присутствующие дружно ахнули (хотя всем не терпелось задать такой же вопрос!). Адвокат Блондинки-Актрисы нахмурился, стоявший поблизости пресс-секретарь Студии тоже нахмурился – ведь совершенно очевидно, что Блондинка-Актриса вовсе не обязана отвечать на такой грубый вопрос.
Однако та подняла печальные глаза, чтобы рассмотреть свою мучительницу, и ответила:
– Всю свою жизнь я с-старалась избежать п-провала. Очень старалась! Старалась, чтобы меня забрали из сиротского приюта и удочерили. Этот приют находится на Эль-Сентро-авеню. В старших классах старалась преуспеть в спорте. Старалась быть хорошей женой первому мужу, а он бросил меня, когда мне исполнилось семнадцать. Старалась стать по-настоящему хорошей актрисой, а не просто очередной блондинкой. Вы ведь сами знаете, как я старалась! В девятнадцать Мэрилин Монро была пинап-картинкой, помните? Девушкой из календаря, «Мисс Золотые Мечты», в сорок девятом. За тот снимок мне заплатили пятьдесят долларов, и он едва не разрушил мне карьеру. Говорят, что это самое «денежное» фото для календаря за всю историю фотографии, а в сорок девятом мне заплатили всего пятьдесят долларов, но я н-не в обиде. Слегка огорчена, но не в обиде, не с-сержусь. Просто думаю, как бы все сложилось, будь у меня па… ой, ребенок. Вот и мистер Гейбл ушел от нас, и в этом обвиняют Мэрилин Монро! А ведь я так его любила – как друга, конечно. У него и раньше случались сердечные приступы… О, как же мне его не хватает! Я скучаю по нему сильнее, чем по мужу… мужьям…
– Мне очень жаль. Простите меня! Мне п-просто нечего больше сказать.
Она расплакалась как следует. Спрятала лицо в ладонях. Во время пресс-конференции то и дело сверкали вспышки фотоаппаратов, теперь же они сверкнули одновременно, словно взорвалась миниатюрная атомная бомба! Двое мужчин проводили Блондинку-Актрису к ожидавшему ее лимузину. (Пресс-конференция, посвященная теме развода, проводилась на лужайке у дома в Беверли-Хиллз, где сейчас жила Блондинка-Актриса – благодаря то ли своему агенту Хоулироду, то ли мистеру Зет, то ли Студии, то ли анонимному «поклоннику фильмов Мэрилин».)
Репортеры, разочарованные краткой пресс-конференцией, потеряли над собой всякий контроль. Журналисты, газетчики, радиокомментаторы, операторы, фотографы (их было приглашено немного, но собралось гораздо больше) – все они словно с цепи сорвались. В хронике слышны истерические выкрики: «Мисс Монро, пожалуйста, еще один вопрос!», «Мэрилин, погодите!», «Мэрилин, скажите нашим радиослушателям, только честно: Марлон Брандо ваш следующий?».
Толпу теснили несколько телохранителей со Студии, но, несмотря на это, ушлый маленький итальянец-репортер с острыми ушами сатира сумел поднырнуть под руку адвоката и сунуть микрофон Блондинке-Актрисе в лицо – с такой силой, что повредил ей губу и отколол кусочек переднего зуба, добавив работы студийному стоматологу. При этом он вопил с сильным акцентом:
– Мэрилин, это правда, что вы несколько раз пытались покончить жизнь самоубийством?
Еще один наглец, мало похожий на журналиста, плотный, мускулистый, с блестящей от пота кожей, «ежиком» на голове и лицом, похожим на пленке на вареное яйцо, сунул испуганной Блондинке-Актрисе какой-то конверт. Она приняла его, заметив, что на нем выведено красными чернилами «МИСС МЭРИЛИН МОНРО» и что надпись эту украшает красивая гирлянда из нескольких красных сердечек.
Наконец Блондинка-Актриса сидит в лимузине. Дверца закрыта. Окна в машине тонированные, снаружи ничего не видно. Сопровождающие не слишком церемонятся с толпой: «Дайте девушке передышку, совсем с ума посходили!», «Она же страдает, неужели не видно!». Усаживаются в лимузин, и машина отъезжает – сначала медленно, потому что путь ей блокируют журналисты, затем набирает скорость и исчезает из виду. Толпа еще какое-то время шумит ей вслед, сверкают фотовспышки, кинохроника обрывается.