Бог играет в кости (СИ)

Мы с Лёшкой почти не виделись. Я гулял — под елками это было можно. Или ходил на лыжах: очки, балаклава, яркая цветная куртка — поди знай, кто там на самом деле. Он — сидел в подвале с Рашидом, или пропадал с Ассоль.

Но вечером, перед сном, мы обязательно выходили на балкон, и курили, глядя на фиолетовый в свете луны снег. Иногда перебрасывались парой слов, но в основном — молча…

Неожиданно пришел апрель. Солнце стало ярче, сугробы утратили былую воздушность, но ночами было всё так же морозно: высокогорье. Рашид сказал, что на кок-жайляу, альпийских лугах, лето начинается к середине июля…

Старички осуществляли какую-то непонятную, скрытную деятельность. Это выглядело так: идет мимо человек, рюкзак — больше него самого, в руках — лыжные палки. Останавливается рядом с нашим домом, якобы перевести дух. Сидит недолго на лавочке, пьет водичку, и… Идет себе дальше. А из дверей появляется Кидальчик, в смешной полосатой шапчонке и вязаном оленьем свитере, или Кусуноги в синей саржевой косоворотке, или Михалыч, в своем любимом тулупе… и как бы невзначай подбирают пакет, оставленный прохожим…

Как-то загуляли две барышни. Белозубые, румяные, волосы — как белый липовый мед. Сказали, что заблудились, и хотят дорогу спросить. Я сперва не понял: вот же она, дорога-то! Они, падая от смеха и хватаясь друг за дружку, заявили, что подвернули лодыжку и очень нуждаются в первой помощи… Я заподозрил неладное и пригласил.

Испив горячего чаю с конфетами, поданного невозмутимым Кусуноги, девчонки, снова хором, поинтересовались, можно ли видеть пана Кидальчика. Я пошел будить — старик любил вздремнуть после обеда… Старик прискакал бодрый, румяный, как помолодевший Дед Мороз, расцеловал красоток…

— Проминьтэ, — говорят барышни, — это вам от пани Иоанны. — и протягивают толстый конверт. А сами всё хихикают.

— Дзэнькую! — великосветски кланяется старик. — Пьенкна кобьета…

Или вот пожилая немецкая пара: она — в стильных роговых очках на цепочке, он — в клетчатом кепи как у Шерлока Холмса… Лучезарно улыбаясь, вытирают ноги о полосатый половичок, — Гутен так! — говорят, — и чинно, ничего не спрашивая, следуют в подвал. Я хлопаю глазами. Кусуноги-сан, с которым мы в это время смотрели хоккей, даже в лице не изменился. Встал, поклонился, как будто так и надо, и снова сел к телевизору. Когда и как немецкие супруги исчезли из нашей жизни, я не заметил…

…Я как раз собирался прогуляться, когда подошел Рашид и предложил:

— Соблаговолите составить, господин Воронцов, компанию… — и кивает в сторону горы.

Попривыкнув к его закидонам, я не сильно удивился.

— Отчего ж не составить, — говорю. — С удовольствием…

И вот мы садимся в прозрачный вагончик и плывем над черными пропастями, над частоколом острых елок, над ледовыми полями и круглыми, как следы копыт доисторического зверя Индрика, озерами…

Выходим на самой верхней станции, вокруг — ни души. Только туман, пронизанный крошечными ледяными иголками. И собачий холод. Я, грешным делом, решил что и здесь, наверху, будет связной. На дельтаплане прилетит. Или как мы, с парашютом… Но никого нет.

Пока становимся на лыжи, туман сгущается до осязаемого состояния, как будто вокруг нас образовался ком плотной, белой ваты. Рашид нюхает воздух и довольно говорит:

— Облако поднялось.

— Я думал, облака должны спускаться…

— Здесь такое место: облака конденсируются внизу и поднимаются по ущелью.

— А как ехать-то? — вагончик давно уполз, канатка остановилась.

Рашиду хорошо, он и так слепой… А я — не он. И не Лёшка, чтобы «щелкнуть», и не убиться на склоне…

— Я же вас учил, Илья, помните?

Помнить-то помню, да только из меня и так лыжник аховый, а еще в тумане…

— Смерти моей хотите?

— Ну что вы! Хочу, чтобы вы расслабились. Отвлеклись. Вас ведь гнетут печальные думы? — разговор был какой-то ненастоящий. Как будто нас подслушивают, и мы это знаем. В последнее время мне всё время казалось, что нас подслушивают. И нужно просто играть роль, что-то делать, чтобы никто не догадался… о чем? — Жизнь вам кажется театральной, наши действия — показными… Это вы заскучали.

— И вы решили развеселить меня таким нехитрым способом? — он кивает. Лицо непроницаемое и безмятежное, как у Будды. — Но я, в отличие от вас с Лешкой, не умею вытаскивать счастливые билетики.

— В каждом человеке заложен инстинкт предвидения. — казалось, Рашид пристально вглядывается в туман. — Интуиция, предчувствия, дежа-вю… Это всё его проявления. Это умение можно развить.

— Но Лёшке-то не пришлось ничего развивать!

— Не скажите. Стихийный талант — скорее наказание, чем благо. Даром нужно уметь пользоваться. Алекс — потомственный чудесник, и пользуется своим даром интуитивно. Из-за этого и возникает время от времени отдача…

— Потомственный? Кто-то специально культивировал эту способность? Селекция? — такая мысль мне еще в голову не приходила.

— Селекция — это направленное скрещивание. В случае с нашим другом, скорее, постаралась Природа. Хотя Александр-ага думает иначе…

— И что же он думает?

Пар, вырываясь изо рта, присоединялся к облаку, делая его на вид еще плотнее…