Бог, которого не было. Белая книга

Вот Андрей Магдич, бросивший университет и приехавший в Питер из небольшого города Волжский с сотней написанных песен. Он поет «бедным девушкам щедро себя раздавали на чай» и щедро раздает себя бедным девушкам. Потом женится — я видел фотки из загса, где они оба — жених и невеста — в кожаных штанах и косухах, а через несколько лет жена, убрав косуху на антресоль, отправит его в психушку; Андрей выйдет через год, через полгода вновь вернется к жене и наркотикам, и жена снова сдаст его в психушку. А еще через несколько лет он снова выйдет, но уже не сможет писать новых песен. И даже старых не сможет петь. Уйдет от жены, уедет обратно в Волжский, к своей маме, где и умрет от инфаркта.

Вот аквариумский скрипач Саша Куссуль, с гордостью показывающий всем удостоверение: «Выдано товарищу Куссулю А. в том, что он не является таковым». А 6 августа 1986 года он зачем-то решит переплыть Волгу и утонет.

Вот Гришка Слепой — знаменитый «ходячий магнитофон Питера», один из составителей многотомной поэтической антологии андеграунда. Слепой от рождения, но с феноменальной памятью, он запоминал с первого раза не только все услышанные стихи, но и манеру исполнения. Соавтор Гришки — Кузьминский — уедет в Америку, а Гришка Слепой останется в Питере. В 1999-м его убьют и сбросят труп в Неву. Только тогда все узнают, что Гришку на самом деле звали Григорий Леонович Ковалёв.

Мертвецы желали мне долгих лет жизни. Я чувствовал их тепло. «Свет ушедшей звезды — все еще свет», — объяснила это кинчевская «Алиса». А кэрролловская — добавила: «Чтобы устоять на месте в такой ситуации — надо бежать». И я побежал, спотыкаясь о пустые бутылки и надежды; влетел, зажимая рот рукой, в туалет питерской коммуналки; а вырвало меня через десятки лет в иерусалимском лифте на улице Бен-Йехуда. И если бы не ватник Колеса на моих плечах — я мог бы подумать, что мне все это привиделось.

Нерусский снег

Воистину, чем дальнее — тем страньше. Это сначала я думал, что лифт иерусалимский. Но лифты похожи один на другой, и в каждом нацарапано, что Вика — проститутка, а Андрей мудак. В общем, когда я вышел из подъезда, снега было еще больше, чем в Питере. И снег был какой-то нерусский. Не знаю, как объяснить. Снега было много, но он был нерусский. Из него не хотелось лепить снежки, в него не хотелось упасть. А еще на него ссал какой-то негр. Я огляделся. Все было нерусским: снег; негр; какой-то клуб, у задней двери которого ссал нерусский негр в нерусский снег. Было раннее утро, и все это выглядело как нерезкая черно-белая фотография.

— Где я? — спросил я, пытаясь навести резкость.

— Это Нью-Йорк, детка, — ответил негр, показывая членом на вывеску Slug’s на здании клуба. И, не прекращая ссать, спросил: — Девочку хочешь?

В этот момент зазвонил мой мобильный. Негр от удивления даже мочиться перестал. И тут я заметил афишу клуба. Lee Morgan 19.02.1972. Минуты две негр тупо смотрел на мой айфон, а я тупо смотрел на дату. Из айфона пьяный голос Ильи спрашивал, куда я пропал, а из клуба звучала великая Infinity Ли Моргана. А затем прозвучал выстрел. Он был таким громким, что его услышал даже Илья за десятки лет и тысячи километров от Нью-Йорка. Я кинулся в клуб, хотя прекрасно знал, что там увижу. Это описано во всех энциклопедиях джаза. Великого трубача застрелила его любовница. Вернее, он был еще жив. Его труба с необычно изогнутым раструбом — подарок Диззи Гиллеспи — тоже еще дышала. Я звонил в 911, но знал, что это бесполезно. Снег. В газетах писали, что уровень снега в Нью-Йорке в тот день местами достигал трех футов высотой. По-русски три фута — это «по пояс». И эти выпавшие по пояс три фута нерусского снега не позволят скорой приехать вовремя и спасти музыканта. «Бесконечность» Ли Моргана закончилась вечностью.

Объяснять не хотелось. Вернее, не моглось

Ли Моргану было тридцать три — мало кого убивают так рано.

Казалось, что этот выстрел убил не только его — он убил весь звук в этом мире. Люди беззвучно кричали, снег продолжал падать. Абсолютно беззвучно. Это была страшная тишина. Мертвая.

Я дотронулся до трубы Ли Моргана. Пульса не было. Вдруг кто-то включил звук в мире. Причем на полную. Только сейчас я понял, что Илья все еще висит на трубке. Объяснять не хотелось. Вернее, не моглось.

— Потом все расскажу, — быстро сказал ему я, — у меня тут жуткий роуминг.

— А что такое роуминг? — вяло поинтересовалась убийца, до этого ничем не интересовавшаяся.

— В натуре, что это? — кивая на айфон, спросили два здоровых негра, направляясь ко мне.

Я понял, что мне пора уходить. Ну как уходить — съебывать. Пока цел. Оглядев клуб, увидел сбоку от сцены дверь с надписью «Выхода нет» и сразу понял, что мне — туда. Я закрыл за собой дверь, и лифт одноэтажного клуба Slug’s в нью-йоркском районе Иствидж-Виллидж моментально тронулся сквозь беззвучно падающий нерусский снег.

Хуцпа