Боярин, скиф и проклятая (СИ)

Ярогнева усмехнулась, выходя из укрытия. Будь на месте басурман зверье, давно бы ее учуяли, да ускакали прочь. Но люди — не звери, на них охотиться намного легче. Позади раздался тихий хруст веточки, практически неуловимый уху, и Ярогнева пустила стрелу по фигуре, вышедшей из-за кустов. Куница выругался, отскочив, и забормотал что-то на своем, неотрывно глядя на нее янтарно-золотыми, почти желтыми, глазищами.

— Что, нечисть отогнать пытаешься? — фыркнула Ярогнева, сложив руки на груди. — Да, живая я, живая.

— Из-под копыт и живая? — прошипел Куница, ощетинившись кинжалами. — Ищи дурака тебе верить. Неживое ты.

— Так иди сердце послушай, балда! — девица пнула камень. — Живая я!

— Перед богом своим поклянись, что живое, — он недоверчиво прищурился.

— Ой, дурак, — Ярогнева подняла вверх руки и осторожно пошла к Кунице, что, похоже, крепко уверовал в то, что она померла и хладным трупом по земле стала ходить для неведомо каких целей, — думаешь, померев, не найду себе дел других, кроме как по лесу скакать с луком?

Куница шагнул назад, продолжая бормотать заговор. Не верил.

— Слушай, да что ты как баба? — она раздраженно цыкнула, что всегда ненавидела Татьяна. — Если я мертвая, так мне твои ножички до одного места будут. И трескотня твоя на меня не действует. Так что ты так и инак покойник, если я тебя убивать пришла. Руку давай. Дай сюда руку, дурачина суеверный.

Скиф недоверчиво протянул к ней руку, в другой держа кинжал, готовый напасть в любой миг. Ярогнева подставила под грязную и окровавленную ладонь шею, и Куница, нащупав под горячей кожей пульсирующую вену, медленно опустил кинжал.

— Откуда мне знать, может, у тебя в шее черви копошатся? — проговорил он.

— Ну и к черту иди, нет у меня времени с тобой тут панькаться, — отмахнулась Ярогнева и в глаза ей бросилась незначительная, крошечная деталь: прямо перед ее носом промелькнула снежинка, упав на щеку Куницы и растаяв.

Девица дернула головой, отогнав от себя наваждение, и пошла прочь, сжимая лук в залитой кровью руке.

— Подожди, — сзади донесся голос Куницы. — Ты, правда, живая?

— Да, живая, что ты заладил?! — она пнула в его сторону камешек, и тот угодил скифу в бедро. — Как баба суеверная!

Куница подошел к ней вплотную, а затем сделал то, что заставило Ярогневу застыть в суеверном ужасе. Он резко наклонился и вжался ухом в ее грудь напротив сердца.

— Т… ты что… Ты что творишь?! — вскрикнула она, оттолкнув от себя Куницу, и отскочила в сторону, ощущая, что сердце в груди заколотилось так, словно собиралось выскочить, проломив ребра.

— Живая, — проговорил скиф, кивнув. — Помоги-ка мне.

Ярогнева выдохнула и, в попытках избавиться от прикосновения Куницы, охотно стала помогать стянуть доспех с мертвого половца. У скифа был план: переодеться одним из степняков, догнать остальных, затесаться в их ряды, а затем — переубивать, прежде чем они убьют Лютобора. Хороший план. Вот только у Ярогневы в голове засело это проклятое прикосновение. Едва Куница занялся маскировкой, она отвернулась, еле слышно выругавшись, словно брань могла отогнать это наваждение.

— Подай шлем и маску, — попросил Куница.

Она стянула с трупа шлем и, схватив с травы упавшую маску, протянула это спутнику. Тот, усмехнувшись, заглянул ей в глаза, и Ярогнева отвернулась, сделав вид, что ей очень важно повыдергивать стрелы из трупов.

— Похож? — раздался сзади голос, как гром средь ясного неба.

— Да, — буркнула она, едва обернувшись.

— Тогда пойдем, — проговорил Куница, подняв ножны с басурманским мечом. — Я в их рядах затеряюсь, а ты не показывайся и беги, коль что не так пойдет.

— Коль что не так пойдет, — язвительно прошипела Ярогнева, — я перестреляю их до последнего, не сахарная.

— Да уж, заметил, что не сахарная, — хмыкнул скиф, прикрепив к шлему маску.

Куница побежал вперед, туда, куда ушел раненный Лютобор, и туда, куда за ним ушли оставшиеся степняки. Позади себя он слышал легкую поступь Ярогневы, которая вмиг исчезла, стоило впереди показаться спинам половцев. Куница бросил беглый взгляд, и увидел, что белесая девица затаилась за деревом справа, наготовив стрелу.

С неба наземь падали мелкие снежинки, приближалась зима. Куница вдохнул холодный воздух и посмотрел на Лютобора. Раненный, хромой, он все равно выхватил из ножен меч и дал половцу бой. И бой этот был славный. Степняку не стоило даже помышлять о том, чтоб потягаться с ним. Только рук лишился, а затем — и жизни. Безрукий половец с разрезанным лбом полетел вниз со скалы.

Куница одним быстрым движением всадил в спины двум оставшимся половцам кинжалы в спины, и ринулся к третьему, лучнику, с выхваченным топориком. Тот умер даже быстрее, чем его товарищи, и скиф выпрямился, отбросив в сторону шлем:

— Хороший бой, боярин.

Лютобор зашагал в его сторону и, отбросив в сторону меч, резко и больно впечатал кулак в живот Куницы, зарычав:

— Ты мог ее из седла выхватить! Ярогнева мертва, а ты мне про хороший бой говорить будешь, сучий сын?!

Боярин замахнулся для нового удара, но их оборвал девичий крик.