Большие надежды

And why?	- Да не к кому.
Because Pumblechook done everything for him."	Кроме Памблчука, разве кто-нибудь для него что сделал?
"Does Pumblechook say so?"	- Это Памблчук так говорит?
"Say so!" replied the landlord.	- Говорит! - возмутился хозяин.
"He han't no call to say so."	- Тут и говорить нечего.
"But does he say so?"	- Но он-то говорит это?
"It would turn a man's blood to white wine winegar to hear him tell of it, sir," said the landlord.	- Послушать, как он про это рассказывает, сэр, -отвечал хозяин, - просто сердце переворачивается.
I thought,	Я подумал:
"Yet Joe, dear Joe, you never tell of it.	"А ты, Джо, милый Джо, ты никогда об этом не говоришь.
Long-suffering and loving Joe, you never complain.	Добрый, терпеливый Джо, ты-то никогда не жалуешься.
Nor you, sweet-tempered Biddy!"	И ты тоже, кроткая Бидди!"
"Your appetite's been touched like by your accident," said the landlord, glancing at the bandaged arm under my coat.	- Видно, у вас и аппетит пропал, как с вами это приключилось, - сказал хозяин, кивнув на мою забинтованную руку.
"Try a tenderer bit."	- Попробуйте вот этот кусочек понежнее.
"No, thank you," I replied, turning from the table to brood over the fire.	- Нет, спасибо, - отвечал я и, отвернувшись от стола, мрачно уставился в огонь.
"I can eat no more.	- Я ничего не хочу.
Please take it away."	Можно убирать.
I had never been struck at so keenly, for my thanklessness to Joe, as through the brazen impostor Pumblechook.	Никто не давал мне почувствовать мою неблагодарность к Джо так остро, как этот наглый самозванец Памблчук.
The falser he, the truer Joe; the meaner he, the nobler Joe.	От его двуличия еще ярче сияла душевная чистота Джо; чем большим подлецом он себя показывал, тем Джо казался благородней.
My heart was deeply and most deservedly humbled as I mused over the fire for an hour or more.	Более часа я неподвижно просидел у огня, смиренно сознавая, что устыжен по заслугам.
The striking of the clock aroused me, but not from my dejection or remorse, and I got up and had my coat fastened round my neck, and went out.	С боем часов я очнулся (хотя уныние и стыд по-прежнему мною владели), встал, попросил, чтобы на мне застегнули шинель, и вышел.
I had previously sought in my pockets for the letter, that I might refer to it again; but I could not find it, and was uneasy to think that it must have been dropped in the straw of the coach.	Я уже раньше обшарил все карманы в поисках письма, которое хотел еще раз пробежать, и, не найдя, с досадой подумал, что, как видно, обронил его в солому, на полу кареты.
I knew very well, however, that the appointed place was the little sluice-house by the limekiln on the marshes, and the hour nine.	Впрочем, я и так отлично помнил, куда и когда должен явиться - на болота к дому у шлюза, близ печи, где жгут известь, в девять часов.