Большой аргиш

Бали отсчитал девятую перекочевку. Этэя прибрала в турсуки четвертую сотню белок, две росомахи, пятнистую рысь. Она придумывала про себя, что выменять на пушнину у русских купцов. Ей хотелось так много купить у них еды, провианта и разных товаров, что не хватало уменья сосчитать, сколько Раулю нужно еще добыть щкурок?

Вчера Рауль лил маленькие, как бусинки, свинцовые пули, насыпал полную сумочку и горсти две положил в таймений мешочек. Должно быть, он не скоро еще пойдет за покрутой? Но как не хочется опоздать! Вдруг разберут у купцов бисер другие? В прошлые годы торговать в деревне ходил Рауль один. На этот раз Этэя от него не отстанет. Подомовничают Бали с Пэтэмой. Надо же самой посмотреть лавку. Что путного может купить мужчина? Наперсток забудет, иголку трехгранку потеряет, соль забудет, о муке не вспомнит.

«Под дырявым покровом не держится тепло, в голове мужчины не гнездует женская забота».

Этэя вздохнула. Она слышала от старух, как весело у купцов покручаться! Мужики пьяны, бабы пьяны!.. Вино, говорят, холодно, а выпьешь, как огонь проглотишь. Везде загорит. Сидишь на земле, а сам качаешься, будто на олене едешь. Встанешь — ноги не идут, чужие. Голова кругом-кругом! Упадешь даже на ровном…

У Этэи узились глаза, казалось, она разглядывала яркую даль. От скрытого волнения горели вершинки ушей. Она хотела тут же расспросить обо всем Бали, но передумала. Лучше послушать Дулькумо. Она — женщина, ее слушать будет не стыдно.

Веселое лицо Этэи вдруг омрачилось. У ней заболел живот. Сходила в лес, лучше не стало… Заболела спина. Потерла кулаком — так же. Вдруг ощутила толчок в животе. Всполошилась. Прикинула в уме свои женские подсчеты. Вздохнула и послала Пэтэму за Дулькумо. Та пришла, пошепталась с Этэей и вышла. Вскоре послышался торопливый стук топора.

— Пэтэма, меня в чуме не будет, ты вари чай, пеки лепешки, — наказывала Этэя. — Скоро вернется с охоты Рауль, накорми его. Ты ведь умеешь делать лепешки?

Этэя тяжело поднялась с места.

— Ты куда? — не понимала ее Пэтэма.

— Недалеко. Дедушка знает куда.

Пэтэма припала к щелке любопытным глазом. Она видела, что Этэя, сгорбясь, пролезла в маленький новый чумок.

— Дедуш… — заикнулась было Пэтэма и смолкла. Она вспомнила, что мать уходила в такой же крошечный чум и вернулась из него с маленькой Курумбук.

Рауль издалека заметил прибыль жилища на стоянке. На плечах у него лежала с большой добычей поняга. Он убил в этот раз сорок одну белку да бойкую ласку. Рауль тихонько прошел мимо нового чумочка. Он слышал, как постанывала и кряхтела Этэя.

— Дедушка, Этэя давно ушла? — спросил он входя.

— Давно.

— Она одна?

— Нет, с Дулькумо. Я недавно слышал их разговор.

— A-а. Будем есть.

Пэтэма приготовила еду. Рауль откусил вязкую, как глина лепешку. Почавкал, улыбнулся стряпне молодой хозяйки.

— Пэтэма, тебе не говорила Этэя, что я люблю поджаренный хлеб?

— Не-ет!

— Вот ты и испекла мягкий. Подсуши его маленько. Вот так! — Рауль разрезал на две половины лепешку и обе половинки поставил на ребрышки перед огнем допекать.

Пэтэму смутила неудача. Она покраснела. В следующий раз она туже намнет тесто, потоньше расшлепает лепешку и подольше подержит ее в горячей золе. Об этом ей рассказывала мать, так же делала и Этэя.

Не долго раздумывал Рауль об Этэе. В чум к ней он не заходил. Зачем мешать важенке, когда она телигся? Подожди, увидишь теленка.

Рауль наелся, привел в порядок ружье, ободрал белку и лег спать.

Бали не спал. Он прислушивался к тому, что делалось в родильном чуме. Он ждал в морозной тишине новый голос. Устал ждать. Прилег, задремал.

— Дедушка… дедушка! — услышал он вдруг полушепот. — Иди к Этэе. Ей худо.

— Эко! — вздохнул Бали. — Ты отведи меня к ней.

Ушли. Дулькумо подправила огонек. Этэя скрючась стонала. Бали склонился, пощупал ее.

— Ты что-то, бабочка, улеглась? — сказал он ласково. — Вставай-ка на колени. Вот так.

— Тяжело…

— Эко, тяжело. Я помогу. Будем вместе. Вдвоем все легко. Поднимайся.

Бали обхватил со спины руками живот. К Этэе возвратились силы. Участились схватки.

— Так, так! Хорошо. Натужайся. Вместе… вместе.

Ладони Бали сползали к пахам, вскидывались и снова тугим обручем двигались в, низ живота.

Рауль проснулся. Видя пустое одеяло старика, вспомнил о жене, забеспокоился. Он торопливо обувался и молча негодовал на длинные обмотные ремни. Раньше он этого не замечал и не пугался в них так, как теперь. Раулю хотелось узнать: что с Этэей? Вдруг открылась дверь, и в чум прополз Бали.

— Что долго? — спросил робко Рауль.

— Куда торопиться? Водой не смоет. Побыл да при-шел. Делай-ка лучше зыбку и бубен.

— Какой бубен?

— Дочери. Родилась шаманка.

Рауль удивленно пялил глаза. Он не понимал того, что ребенок родился в рубашке и по народным приметам должен стать потом великим шаманом.

— У-a!.. Уа-ан!..

— Ого! Как звонко шаманит, — засмеялся весело счастливый отец.

Поводливый перекосил острые уши в сторону незнакомого крика.