Читаем Большой аргиш полностью

Большой аргиш

— Таила половину. Велел так делать Бали. Не зря наказывал старик.

Раулю стало все нипочем. Теперь он не станет просить вина, а купит хлеб, порох, подарок Этэе. Он заторопился, разбудил Топко, чтобы тот помог скорее переловить оленей, но Топко не пошел в лес. У него болела рука и не было лыж. Лыжи остались у Дэколка. Он пил с горя кипяток. Дулькумо выхлапывала из седел снег, встряхивала меховые коврики-покрывалы для турсуков.

Рауль привел только пятнадцать оленей. Одной важенки не доискался. Куда-то ушла. Найдет перед отвалом на Бедошамо. Сейчас же некогда. Много следов — не найдешь.

Аргиш был готовый, но Топко и не думал шевелиться из чума. Он вспомнил, что Дэколку хвастал выдрой, обещал ее вчера привезти, а из-за бабы получился обман. Пусть теперь и промигивается сама.

— Топко, мы пошли. Ты что, не слышишь? — предупредила с седла Дулькумо.

— Идите, я тут буду. Рауль мне сломал руку. Он виноват, он и помогать тебе во всем будет. Да лыжи мои привезти не забудьте.

Дулькумо закусила насмешливо губу.

— Вина тоже везти? — засмеялся Рауль, вскочив на оленя. Олень затряс хвостиком, выгнул спину.

Топко плюнул перегарную слюну, пощупал ушиб и в успокоение, что рука цела, несколько раз согнул ее в локте. Вино он будет искать по чумам. Кто-нибудь угостит.

Перед спуском в крутоберегую Иркинееву Раулю с Дулькумо встретились Теряшата. Спросили: идут с покруты. У мужика затек кровью глаз, под глазом черновика, синяк. Значит, недурно гулял! На бабе новая бумажная шаль. На шее девки, на длинной бронзовой цепочке, поверх парки золотой крестик. Косы у обеих перевиты гарусными поясками. У девки в разорванной ранее мочке уха болталась дутая серебряная сережка.

Дулькумо позавидовала обновам. Захотелось скорее быть в лавке. Она нетерпеливо стукнула пяткой оленя и догнала на реке Рауля. Въехали в купеческий двор.

На снегу у амбара, похожего на большой лабаз, жен-шины набивали муку. Они сидели на корточках и пригоршнями пересыпали из мешков в турсуки щиплющую руки холодную муку. Разравнивали и слой за слоем туго уминали ее кулаками. В сторонке маленькая сутулая женщина щекой топора выравнивала готовый к погрузке турсук. Она хлопала по нему со всего плеча топором, топтала коленкой. На предамбарье лежал ворох пустых турсуков, среди которых Дулькумо узнала свои. Она хотела взять их, но выставилась через порог знакомая нога-крючок, и Дулькумо вернулась к своим оленям.

— О, Рауль Комуланович! За покрутой пришел? — Дэколок был весел и деловит.

Рауль молча подал ему руку, здоровался виновато.

— С пушниной пришел?

— Пусниной. Все тащил.

— Хо-о, да у тебя много оленей. Одного покупать надо. Дашь, поди?

— Не знаю, — изменился в лице Рауль.

— Пойдем в лавку.

Дулькумо быстро раздернула чересседельный ремень, сбросила на землю снежно-белый коврик. Дэколок, проходя мимо, поднял его, осмотрел.

— Друг, дарить надо, — сказал он. — Моя баба такой шибко любит!

Дэколок свернул коврик вдвое и унес в избу. Дулькумо потупилась.

— Не думаешь ли ты подарить второй? Развязывай скорее ремень! — пошутил тихонько над ней Рауль.

— Он и у меня до вас взял таких же два, — прокряхтела сутулая женщина, поднимая на седло пару набитых мукой турсуков.

— У меня взял хамчуры.

— И у меня взял…

Рауль не дослушал баб. В сопровождении Дулькумо он, как виноватый, на цыпочках зашел в избу, где Чектыма пропивала четвертого соболя. Вино ей дает, не скупясь, сам Дэколок. Чего же не пить? Покруту обещал в долг. Он знает, что старик ее остался добывать соболей. Из-за этого не пришел сам покручаться. Чектыма мокрой взъерошенной птицей сидела на полу и весело пела: