Большой аргиш

Рауль поговорил с Дулькумо, и оба повесили головы. Ведь им нужна мука, порох, свинец… И вдруг кончилась белка. Дулькумо хотела выдернуть из турсучка заветную добычу Сауда и дрогнула. Нет, нет! На нем она пока не развяжет ремешка. Дулькумо не знала того, что Дэколок давно придумал, как выманить у ней славную добычу, и пытливо шмыгал глазами по смущенным озадаченным лицам.

— Но, как, наговорились? Чего будем делать?

— Не знай. Думай, как лучше? — положился на друга Рауль. — Долить[53], бывает, станешь?

— А уплатишь потом?

— Платить, как не платить! — оживился Рауль.

Перед ним раскинулась беспредельная тайга, в которой можно будет к весне настрелять много пушнины.

В весеннее таяние снегов начнется любовный гон белки. Это добычливая пора! Рауль ее не пропустит. Дулькумо погонит Топко на охоту, Сауд зарезвится сам. Сколько возможностей вдруг перед ними открылось для погашения полностью долга! Чтобы Дэколок продолжил покруту, Рауль пошел на самое тяжелое:

— Олень один теперь даю.

— Молодого, жирного дашь?

Прерванный торг возобновился. Дэколок отпустил пистоны, порох, свинец, сукно на штаны, отодрал молескину каждого цвета по поларшинной полоске, выбросил шесть кирпичей чаю и подсчитал муку.

— Муку дал. Теперь все, — сурово заявил Дэколок. — Будет. И так, оборони бог, на триста белок долил. Муки давал на семь оленей. Два турсука муки за оленчика дал. В писку эту муку не писал. Сюда клади, друг, нашу говорку[54]. — Дэколок пальцем потыкал Рауля в лоб. — Топко долгу будет сто белок. Топко — человек новый. Посмотреть его надо. Увижу, потом давать больше стану в долг.

Рауль был собой доволен. Дулькумо проглотила обиду. Дэколок собрался идти в амбар выдавать муку. Дулькумо заволновалась.

— Друг, маленько дожидай!

— Чего опять? — остановился Дэколок.

— Винтопка мой парнюско ты забывал?

— Винтовку парнишку в долг не дам. Других покручать стану.

— Этот надо? — Дулькумо проворно раздернула на турсучке петлю и из него вздулась пламенем лисица.

В глазах Дулькумо победа! Щеки разгорелись, готовы брызнуть кровью. Дэколок побоялся Топко давать много в долг? Ничего! Теперь Дулькумо будет с ним сама торговать на наличное. Приносил ли кто из тайги Дэколку такую добычу? В дополнение к лисице Дулькумо выкинула на прилавок выдру.

— Экой, дюжит винтопка?

— Аа! Вот она где. Топко меня обманул! За вино платить выдрой хотел!

И выдра вслед за лисицей полетела в пушной угол. У Дулькумо смята гордая радость. Жалко согнулась спина. Рауль кусал грязный ноготь…

— Не плачь! — засмеялся Дэколок, прищурив один глаз. — Галился[55] маленько, да ладно. Бери винтовку. Помни мою доброту.

К воротам подошел новый аргиш за покрутой.

8

С зубчатого утеса Сауд пулей сбил невиданного зверя. Зверь был невелик. Уши, ноги, копытца — все как у теленка-оленя, только покоричневей шерсти разбросаны темные чеканные пятнышки. Сауд взял его за тонкие передние и задние ноги, вскинул к себе на загорбок, да так. мягким брюхом к шее, и принес в чум. Пускай подивуются Пэтэма с Этэей счастьем Сауда Откуда им знать такое писаное животное, когда он сам — ловец — не знает его?

— С добычей ли встречать? — приподнявшись на локоть, спросил Бали.

— С добычей, дедушка. Только не знаю с какой, — ответил Сауд. — Пятнистый; клыкастый попался зверек. Стоял на утесе. Чего там делал, не знаю?

— Тайгу осматривал. Чего же больше, — с хитрецой усмехнулся Бали. — Зверю тоже нужно знать свою землю. Кого убил — есть будем, узнаем.

— Это, дедушка, маленький олень, — неуверенно сказала Пэтэма, разглядывая остренькие двойные копытца.

— Нет, дедушка, это не олень, — перебила Пэтэму Этэя. — У него зубы, как рога, растут. Через губу завернулись.

— Эко, страшный зверище какой!

Бали сделал удивленное лице. Он ждал ответа, но ему никто не отвечал.

— Молчите? — Бали поцарапал косицу и, вздохнув, раскрыл загадку: — Эх, вы, умнички-дурачки! Да ведь это кабарга! Мясо — сок! Свежуйте скорее. Я захотел есть.

Веселый Сауд поправил об огниво нож, и тонкая шкура затрещала под острым лезвием. Быстро вылупалось нежное мясо. Из вскрытого живота напахнуло прелью внутренностей.

Вдыхая приятный запах свежего зверя, Бали сел и начал вспоминать свою молодость.